— Что ты, Клавочка? Не влюбилась ли в кого? Места себе не находишь.

— И-и, влюбилась! — Клава неожиданно зашлась смехом. — Да в кого, барышня? В Петруху косого, что ли? Да и куда мне… Уж тридцатый годок пошел, кто меня возьмет-то? Мне завсегда в девках жить теперича.

Усевшись в кресло, Саша поманила ее и усадила рядом на низенькой скамеечке.

— Тогда что же тебя гложет?

— Ой, гложет! Это вы верно говорите, барышня. Так гложет, прямо спасу нет!

— Да хватит уже туману напускать, — рассердилась Саша. — Говори, что случилось.

Оглянувшись на дверь, Клава перешла на шепот.

— Мне Ванька тут такое нашептал… Ой, барышня, прямо не знаю, как вам и сказать.

— Да говори ты уже!

— Да тут дело такое… постыдное…

— Что там Ванька опять натворил? Обрюхатил кого? — фыркнула Сашенька.

Но служанка замотала головой.

— Он-то нет. А вот пособил одному барину в его лихом замысле…

Насторожившись, Саша перестала улыбаться.

— Какому барину?

— Да я фамилии-то не знаю. Ванька сказал только, что барин молодой да красивый. Что, мол, с его наружностью нету нужды по ночам к девицам тайком лазить. Да так, чтоб она и не догадалась… Вы ж не знали, барышня, что он придет? — Клава с надеждой заглянула ей в глаза.

— Я? Так это обо мне речь? — догадалась Саша и сделала вид, что рассержена не на шутку. — Да кто ж это посмел ко мне тайком пробираться?

Всплеснув руками, Клава радостно завопила:

— Я ж ему говорила, что барышня наша — ни сном ни духом, что этот барин окаянный сам полез, куда не следует. Видать, не долез.

— Не долез, — подтвердила Сашенька тоном, не терпящим ни возражений, ни сомнений.

— А я что говорила?

— Так что же получается, Клава? Значит, Ванечка твой помогать ему взялся?

Подскочив, служанка возмущенно вытаращила глаза.

— Мой?! Да чтоб он провалился, нехристь этакий! Видеть его не могу, вот вам крест! Я ж ему еще утром сказала: «Мерзавец ты, Ванька! Барышню нашу продал за грош! Да как твоя дурья башка до этого додумалась?!»

— Ну, ладно, ладно, — поморщилась Саша.

— Вот Василий, новый повар, он человек солидный, не пустой, — снова заговорила Клава, поглядывая на хозяйку. — И всякие реверансы мне делает.

Сашенька очнулась от своих мыслей.

— Кто?

— Да Василий же!

— Ах да, Василий… И что? Он тебе по сердцу пришелся?

Отмахнувшись, Клава подперла кулачком подбородок.

— Да какое там. Если по сердцу, так лучше почтовика Степана никого нету…

— Почтальона?

— Ну, я и говорю.

Пытаясь припомнить этого человека, Саша поинтересовалась:

— А он что, так хорош собой?

— Ой, хорош! Глазки синенькие, усы черные, подкрученные эдак…

— О Господи, — усмехнулась Саша, — прямо лубочная картинка, а не почтальон.

— Картинка, ваша правда!

«Вот дурочка, — ласково подумала Сашенька. — Наверное, мы все так глупо выглядим, когда влюбляемся. Разве мне самой еще вчера Оленин не казался самым красивым, самым стройным, самым обаятельным?»

Сашенька тут же спохватилась: «А сегодня он разве кажется тебе другим? Даже после всего, что он натворил… Но ведь он пробрался ко мне ночью лишь потому, что ему страстно хотелось остаться со мной наедине. Как и мне с ним. Разве не так? И если б Дмитрий не застал меня за написанием письма… тогда прошедшая ночь могла стать для нас первой ночью любви».

Затосковав о несбывшемся, Сашенька больше не слушала того, о чем вздыхает Клава. Ей казалось, что чувства служанки просто не могут иметь ничего общего с ее собственными. Разве простая девка может так глубоко страдать? Так сгорать от желания? Так упиваться своей тоской? Клава, конечно, хорошая, и вовсе не такая глупая, как многие дворовые, но ведь она сделана из другого теста.

Гораздо приятнее Сашеньке было погрузиться в мечты о несбывшемся. Вот Дмитрий подходит к ее постели, ступая чуть слышно, еле дыша. Наклоняется и целует только воздух у ее губ. Он еще не догадывается, что Саша не спит, что вся она — ожидание, беззвучный призыв. А Дмитрий все медлит, сдерживая свою страсть. Но желание нарастает мощной волной и, наконец, поглощает его целиком, не оставляя места сомнениям и опасениям. И он со стоном припадает к ее раскрывшимся от нетерпения губам, а Сашино тело уже рвется ему навстречу. Вот ее грудь уже прижимается к его груди, а стан выгибается, и неслышно звенит напряженное тело…