— Ох уж эти Бугры! — агрономша пустила клуб дыма. — Еще и встать не хотел.

Коршунов подошел, схватился за кромку стола и уважительно склонился к директору:

— Матвей Степаныч…

— Что такое?

— Матвей Степаныч! Вчера я приезжаю на своем мотоцикле в Бугры…

— Ну?

— А там меня никто не боится!

— Как так?

— Не боится, — подтвердил Коршунов сокрушенно.

Никто не заметил, как плеснула улыбкой зоотехник Кольцова, но тут же сунула смешинку за щеку — почувствовала, что сейчас в этом кабинете никому не до шуток. И действительно: сообщение Коршунова, дополнившее утреннее недоразумение на скотном дворе, подействовало на директора угнетающе. Такого раньше не было. Почему? — этот вопрос был ясен. Виной всему был новый секретарь.

— Это все от него идет, — угрюмо произнес Коршунов, имея в виду Дмитриева.

— А от кого же! — поддержала агрономша — Появился тут чмур сопливый и выкомаривается, будто он… не знаю кто, а ведь посмотришь — плюнуть не на что. Хрен нестроевой.

— Это он с самого начала наметил на вас, Матвей Степанович, бочку катить, — встрял Коршунов. — Он, помните, вызвал вас на бюро и поставил вопрос о вашем поведении! Эва хватил! Но мы, старое партбюро, тогда показали ему!

— Он сейчас хочет на новое опереться. Силу копит, — отозвалась агрономша.

Да, Бобриков с самого начала работы Дмитриева в его совхозе почувствовал, что им не сработаться (этот термин любил Бобриков). Он понимал, что искра критического отношения к нему, директору передового совхоза, уже заронена, а где тлеет — этого он никак не мог точно определить, и вот сегодня на скотном дворе он понял: затлело повсюду.

— Когда все работали заедино, хамства не было даже в Буграх! — насачивал Коршунов на ухо директору. — Раньше, бывало, как приедешь — все по струнке, а теперь пришел этот…

— Где он? — спросил Бобриков.

— С полчаса назад шел нз гаража, — ответила агрономша.

— И чего там он?

Она беззаботно пожала плечами, и это вывело Бобрикова из минутного успокоения.

— Ах вон как? Вам никогда никакого нет дела до директорских забот! — Он даже скинул очки, побагровел и перешел бы, возможно, на привычный крик, но одумался, хотя и зашумел. — Вам только сидеть за спиной директора и пожинать лавры! Скисла цистерна молока — поезжай, улаживай директор! У шофера права отобрали — звони директор! Запчасти нужны позарез — опять директор! Корова подохла… — тут он осекся, подвинулся к столу и сквозь зубы, истошно выкрикнул:

— Дверь!

Агрономша кинула бровью Кольцовой — та подбежала, прижала дверь, неплотно прихлопнутую Кротиным. Ей, молодой работнице, нравилось, что директор, этот грозный директор, разносит сейчас всех вместе, разносит при ней. Она чувствовала, что это семейная сцена, присутствовать на которой дано не всем.

Кольцова еще держала скобку, когда дверь потянуло наружу. Она дернула ее к себе, но оттуда тянули еще решительнее. Неведомо каким чудом, но Кольцова почувствовала там женскую руку, хотя и властную, но несильную, и капризно дернула дверь на себя.

— Какого черта! — послышалось из-за двери.

Вошла бухгалтер совхоза. Высокая, даже дородная, судя по кости, она в последние годы как-то повысохла, профессионально ссутулилась. Фыркнула на Кольцову, прошла к столу. Оттуда она оглянулась на присутствующих, как бы оценивая, можно ли говорить при всех, и зашептала директору:

— Он в бухгалтерии! — при этом дернулись ее отечные мешки под глазами. Покосилась на Кольцову — самую тут ненадежную — и, как у изголовья, вытянулась у торца стола.

— Ну?!

— Требовал бумаги… Расчетные ведомости — тоже.

— Он что — воров ищет? Их нет!

— Бумаги не отдала, — продолжала бухгалтерша, не отвечая на директорские эмоции.

— Правильно сделала!

Она сгорбилась виновато, буркнула:

— Сам пришел. Смотрит бумаги в бухгалтерии.

Бобриков молчал. Молчал около минуты. Молчал и еще, пока просматривал сводку о вчерашних надоях, потом махнул рукой:

— Планерки не будет! Все по местам! Коршунов!

— Я!

— Бери ее «козла» и поезжай в Бугры!

— На моем «козле» жена Дмитриева поехала на станцию, — сказала агрономша и пояснила, выдерживая взгляд директора. — С больным ребенком поехала.

— Черт с ней! — дернулся Бобриков. — Поезжай тогда на своем мотоцикле, чтобы там все было готово к комиссии! Все! А вы тут крутитесь! Скажите завгару, чтобы гробы свои помыл, а тех, что ходят, пусть гонит подальше! Ясно? Все!

Он хлопнул ладонью по столу.