– Он еще здесь?
– откликнулся я по заявкам слушателей.

Пугачев, точно подранок, взлетел с фанерного ящика и загнал его ботинками в калошах обратно под стол с усердием и тщательностью, свойственной разве что работникам культуры средних звеньев.

– Вы все-таки удивите меня, товарищ Ястреб. Время к трем. Обратно же сопротивление большинство семейное. Жены волнуются.

Виктория достала тюбик алой помады и поправила макияж. Спрятала тюбик в беременный свой ридикюль. Извлекла портсигар, повертела, вернула обратно. Взгляд спокойный. Слегка утомленный. Играет. Хорошо играет. Пытается выиграть. Но, вдруг и окончательно, я понял: хватит с меня шоу, набитых психометрическими помоями. Товарищ Ястреб одною репликой обрушила все телевизионные форматы.

– Максимович дал согласие на встречу с тобой. Надо придумать, где и как.

«Где и как?
– прикинул я, подкуривши ростовскую сигарету и путаясь в беспорядочных догадках.
– Как она договорилась, и где Глухих? Может, княжеская ловушка? Вряд ли. Борис Александрович на свидании был со мной предельно честен. Не до моей персоны ему. Не та я блоха, чтобы вычесывать. Значит, Гусева за себя теперь играет. Почему бы? Князь хозяин. Служить ему надо верой и правдой. Тогда что? Обоснованные сомнения? Надует? Бросит и смоется? А час расплаты близок. Тогда ей страховка нужна. Я, конечно, полис. Не Бог весть какой, но полис. Я до конца пойду. Со мной отсюда и выскочить можно, если ключ с подходящей бородкой подобрать». Так или иначе, Гусева сделала предложение, от которого я не мог отказаться. Изнывшие в ожидании моей реакции заговорщики встрепенулись только с приходом шкипера.

– К утру аппарат заправлю, - сообщил мне Герман, ни мало не обративши внимания на возню конспираторов.
– Первач будет, сабантуй будет, отметим событие. Тебя отметим. Теперь ты хан. Лучше хана.

Я подозрительно скосился на Гусеву. Она усмехнулась.

– Тайным голосованием. Почти единогласно. Только что бюллетени закончила подсчитывать. Мое восхищение, господин Бургомистр. Электорат решительно выступил за единство светской власти с духовной. Кризис, вызванный разливом, изменил весь ландшафт политики.

– Круто. Два раза круто, - хмыкнула у двери моя послушница.

Сопротивление загудело, точно улей, перетащенный пасечником на теплый чердак в осеннюю погоду. Я встал, и все постепенно заглохли.

– Слушай мой приказ, товарищи зеленая партия. Настоящим декретом легализую вашу банду. Тебя, Виктор Сергеевич, и Никифора и этого…

Я постучался в разделочный стол.

– Желаю видеть утром на Княжеской площади с мусульманской растяжкой. Белыми буквами на зеленом фоне «Долой отравляющие вещества».

– А можно в рифму?
– очумевший от счастья краевед смотрел на меня как на второе пришествие Серебряного века.

– Кройте. Хоть белыми стихами. Но фон зеленый.

– Шампанского в студию! – воззвал Крючков, и пустился вприсядку.

Камбуз наполнился ликованием. Под шумок вылез на люди Щепетильный. Из ноздрей у него свисали самодельные затычки. Носовой платок, похоже, на корпию разошелся. Чем-то смахивал этот маньяк на пьяного Деда Мороза с оторванной бородой. И я уже наблюдал, как Пугачев горячо обнимается с ним, точно в Прощеное воскресение. Поразителен, все ж таки, русский народ, и все глубину его самосознания измерить можно одним только словом «глубинка».

– Я не закончил!

Чтобы оборвался этот праздник победы, пришлось мне взять чугунную сковородку с плиты, и греметь ей по цинковой столовой обложке, пока на ней вмятина не образовалась. Но вместе с ней образовалась и тишина.

– Остальное сопротивление прямо теперь оформляем в ремонтную бригаду. Даешь на заделку пробоины, товарищи. Сколько там?

Я обернулся к татарину.

– Пять ведер. За молнию семью.

– И семь ящиков «Ростовской» из бюджета за качество. Пахать будете по двенадцать часов. Все для тыла, все для виктории.

Гусева и здесь усмехнулась. На свой счет отнесла.

– Виват бургомистру-епископу! - заорал сутулый пуховик, точно его резали.

– Другие вопросы есть?

– У меня самоотвод, - решительно вылез Никифор.
– Я в бригаду. В гробу я писать буду лозунги. Я потомственный сварщик. А здесь еще монопольной доплачивают.

– Сварщик нужен, - поддержал его начинание Глухих.
– И горелка нужна. И пропан. И два листовых железа четыре на шесть.

– В рабочем порядке, - отмахнулся я от шкипера под влиянием накатившей усталости.
– Проводи отсюда подполье к черту, и возвращайся. Другие вопросы есть.

Шеф личной охраны бургомистра Анечка Щукина чистила за моим секретером на расстеленном и заляпанном пятнами из масленки развороте «Kozeinik Zeitung» разобранный пистолет Макарова. Или Щукина. Кого-то из них. Могила возлежал на кушетке под рыцарскими доспехами. Редактор Зайцев примостился у двери на кончике стула, хотя бежать ему было, в сущности, некуда. Отставной Хомяков тихо собирал в две картонки и два кожаных чемодана с ремешковыми застежками личное имущество. Митя с Викторией и Гроссмейстером Словарем расселись вокруг овального стола совещаний.