Он соскреб полосу дерна, наросшую здесь за четыре года – обнаружились остатки обгорелых досок и оплавленная с них глина, расшвырял это, как в лихорадке. А под грудой мусора, в который превратились остатки жилья, некогда опрятного и уютного – крышка, – не такая, как пол, оттого, видно, и не сгорела – доски прочные, не иначе, дубовые, соединенные бронзовыми скрепами. Кольцо на крышке погреба, однако, проржавело вконец, и когда он схватился за него, отвалилось, осыпаясь рыжей трухой.

Тогда он подцепил крышку мечом, как рычагом, и нажал, что было сил. Крышка сначала подавалась неохотно, натужно, а потом отошла, и он отпихнул ее в сторону. Открылся черный провал, более темный, чем ночь, что обступала его.

Уж не в свою ли могилу заглядываешь, Эд, король Нейстрии? Если его и можно было чем-то запугать, то только не этим. Однако здесь на собственное зрение уже нельзя было полагаться. Он вернулся к ивняку, наломал сухих веток, выкресал огонь и поджег. И с этим самодельным факелом спустился вниз.

Каких бы ужасов он ни ожидал от тайника чернокнижника, всем этим ожиданиям не суждено было сбыться. Погреб был самый обычный, из тех, в которых рачительные хозяева хранят припасы на зиму. Конечно, воздух был затхлый, и деревянная лестница, которую годами не поновляли, подгнила, так что Эд едва не свалился с подломившейся ступеньки, однако ж ничего замогильного здесь не было. Простой деревенский подпол с полками по стенам. Но и мешков с просом и репой, окороков и связок лука на этих полках тоже не имелось. А стояли на них кувшины и корчаги с горлами, плотно замотанными тряпками, а кое-где и с запечатанными или залитыми свинцом. И находилось в этих кувшинах – Эд мог бы в этом покляться – что угодно, только не доброе мозельское вино и не деревенский сидр. Не знал он, что там такое было, и, честно говоря, знать не хотел. Возможно, Азарика сумела бы в этом разобраться, но…

Но в эти мгновение его внимание привлек какой-то предмет, цветом и формой отличавшийся от всего, что он здесь увидел. Придвинувшись, он разглядел в самой глубине, у стены, какой-то ларец. Пришлось бросить факел – все равно от него не было уже никакого толку, полностью прогорел – и попробовать сдвинуть ларец с места. Это оказалось неожиданно просто – на вес ларец был легче, чем представлялся. Под слоем пыли обнаружилось, что он костяной и полностью, от крышки до днища, покрыт замысловатой резьбой.

Держа ларец в руках, Эд взглянул вверх и увидел, что небо побледнело. Близился рассвет. Подхватив свою находку, он выбрался наружу, но возвращаться в лагерь не спешил. Даже если эта находка не значит ровно ничего, он не желал, чтоб ее кто-нибудь видел.

Для начала он рассмотрел сам ларец. Моржовая кость, а манера – бретонская либо ирландская. Что само по себе еще ничего не значит. Ларец был заперт на замое, и где находился ключ от замка, в настоящее время ведал один только Бог. Однако Эд и не собирался тратить время на его поиски (ключа, не Бога). Он сбил замое кинжалом и отжал крышку. И приступил к изучению содержимого ларца.

Самым большим предметом в ларце оказался вытянутый чеканный футляр из тусклого металла, судя по весу, серебряный. Против ожидания, у футляра оказалась отвинчивающаяся крышка, и когда Эд открыл ее, выяснилось, что футляр содержит толстенный свиток, плотно исписанный непонятными значками по телячьей коже. Сколько Эд ни вглядывался в тусклом рассветном сумраке, он не мог узнать ни одной знакомой буквы. В норманнском плену ему приходилось видеть руны, которые тамошние колдуны высекали на камнях или резали на кости для своих волхвований – но и руны эти значки ничуть не напоминали. Пресловутая «халдейская книга», с которой начались все несчастья Одвина? И почему он хранил ее отдельно – ведь другие книги были наверху, где и сгорели?

Он осторожно убрал свиток в футляр и закрыл его. Возможно, остальные предметы, хранящиеся в ларце, прояснят загадку…

Под футляром лежал сложенный лист пергамента, исписанный сверху донизу. На сей раз это была латынь – настолько-то у Эда знаний хватало. Правда, прочитать, что там написано, он уже не мог. Но он и не пытался. Нахмурив брови, он разглядывал гербы, нарисованные в верхних углах пергамента. Герб слева – всадник на белом коне – не слишком его заинтересовал, а вот справа… старательно выписанные три лилии на синем щите… герб Нейстрии… и без черной полосы! Если б он только мог прочитать, что здесь написано…

Этим, однако ж, содержимое ларца не исчерпывалось, хотя любителю писаного слова делать здесь больше было нечего. На дне ларца лежало еще три предмета – один побольше, два поменьше. Эд вынул, даже схватил больший, потому что среди всего найденного им это была самая близкая ему и понятная вещь.

Рукоять меча.

Сам же клинок был косо обрублен почти у самой рукояти, и страшен, верно, был удар, рассекший закаленное железо – на такое способна лишь дамасская сталь, либо тяжелый топор-франциска. И нанесен был удар давно – обрубок клинка уже обильно тронула ржавчина. Но вот рукоять меча осталась цела, и по ней было видно, что некогда это оружие было достойно короля… или императора. Рукоять была окована листовым железом, оплетенным витыми серебряными захватами. Эфес венчала голова орла с рубиновыми глазами, а поперечные пластины рукояти, защищавшие руку, были сделаны в виде крыльев орла и украшены сапфирами. У основания же эфеса, там, где у орла – рукояти должно было быть сердце, был вделан простой необработанный камень. Точно булыжник или обломок каменной ограды. Но, судя по тому, на каком почетном месте он находился, для былого владельца меча этот булыжник представлялся дороже окружающих его золота и драгоценных камней. Должно быть, он почитал его реликвией необычайной ценности и святости. Что ж, какой бы силой ни обладала реликвия, клинка она не уберегла… Но, может быть, сила была именно в рукояти, а не в клинке? Ведь меч может быть выкован снова, второй же такой реликвии может и не быть?

Эд отложил рукоять и выложил на ладонь то, что еще оставалось на дне ларца. То, что он увидел, заставило его озадачиться еще больше, хотя, казалось бы, он должен быть к этому подготовлен.

Круглая печать с теми же тремя лилиями, перешедшими по праву наследования от Меровингов к Каролингам, от потомков Хлодвига – к потомкам Карла Великого. Теперь она, как говорят, перешла к придурочному Карлу, и Фульк утверждает, что, будучи опекуном слабого духом и телом наследника Каролингов, распоряжается ею, как единственный и законный канцлер Нейстрии. Значит, либо Фульк врет по обыкновению, либо одна из этих печатей – поддельная…