Через несколько минут «Вуазен» превратился в небольшой бесформенный комочек с черточками по бокам на фоне светло-голубого неба.

— Мать честная, да он не к белым ли прямиком наладил? — раздался басок Мошкова.

— Тише! — раздраженно крикнул Лапса, напрягая слух, чтобы различить замирающий шум мотора. Но звук его не оборвался, а через некоторое время начал нарастать все явственней и сильнее. Самолет возвращался. Клюев облегченно вздохнул и, повеселев, взглянул на Мошкова.

Все задвигались, заговорили. Некоторые, отходя от палатки, закурили. Ровный гул исправно работающего мотора рассеял тревогу людей, хорошо знающих ту опасность, с которой сопряжен для летчика первый после долгого перерыва самостоятельный полет.

Общее успокоение, видимо, не разделял один Лапса. Лицо его было по-прежнему озабоченным, а глаза беспрерывно следили за самолетом. Он заметил, что разворот Дермидонтов сделал неправильно, «тарелкой», как говорят летчики, то есть с недостаточным креном.

— Как он разворачивается, ты видел, Лапса? — волнуясь, спросил, подойдя к нему, Набоков. Но в тот момент, когда — Лапса собирался ему ответить, «Вуазен» опустил свою «бычью» голову и, накренившись, стал разворачиваться в направлении аэродрома.

— Дермидонтов идет на посадку! — раздался громкий голос Мошкова.

Действительно, самолет быстро снижался. Уже недалеко от аэродрома «Вуазен» перешел в горизонтальный полет. Но в следующий момент вновь еще резче опустил нос. Казалось, «Вуазен» вот-вот, не дотянув до аэродрома, врежется в забор виноградника, около которого стояла авиационная палатка отряда. Но Дермидонтов, по-видимому, сам догадался о грозившей ему опасности. Он быстро выровнял самолет и на высоте 70–80 метров, мерно грохоча, пролетел над нами. Однако ровный и такой спокойный гул мотора довел волнение Лапсы до крайнего напряжения. Дермидонтов не открыл в достаточной степени сектор газа, и мотор не давал нужных оборотов для горизонтального полета. Лапса побежал по аэродрому, не сводя глаз с «Вуазена», размахивая руками и крича: «Газу, газу!»

Как заметили с земли, Дермидонтов смотрел вниз и назад, видимо, на бегущего по аэродрому Лапсу. «Газу, газу!» — продолжал неистово кричать Лапса, в то время как побледневший Мошков едва слышно бормотал проклятия.

Над серединой аэродрома «Вуазен», потеряв скорость, накренился вправо и начал медленно разворачиваться. Потом несколько приподнял увенчанную рогами переднюю часть гондолы, на мгновенье как бы застыл на месте… и заскользил на опущенное крыло.

Как истуканы стояли все на аэродроме. Доли секунды — и «Вуазен», блеснув лучами солнца, отраженными от его старых, заплатанных, видавших виды крыльев, с силой врезался в землю.

В треске разрушения, в облаках пыли причудливо нагромоздились друг на друга обезображенные части самолета. В тот момент, когда мы подбежали к обломкам «Вуазена», только клокотанье крови в груди умирающего Дермидонтова нарушало наступившее безмолвие.

Как позднее стало известно, Дермидонтов был солдатом-мотористом в авиации старой армии. В 1917 году он учился в школе летчиков, но не окончил ее. В конце 1917 года Дермидонтов уехал из школы в Астрахань к матери. Недавно он был призван на военную службу и направлен как летчик к нам в отряд. Его, безусловно, следовало после призыва послать в летную школу или по крайней мере проверить летную подготовку на самолете с двойным управлением. Но учебных машин в отряде не было, а в школу Дермидонтова не послали, поверив его заявлению, что он имеет большой опыт в полетах на самолете «Вуазен».

Разбитый самолет «Вуазен», на котором погиб летчик Дермидонтов.

Лапса, выпуская Дермидонтова в первый самостоятельный полет, без проверки техники пилотирования, понимал, что он рискует и нарушает существующие правила.

…Хоронили Дермидонтова при огромном стечении народа. В тот же день во время ужина моторист Мошков вдруг во всеуслышание заявил, что Дермидонтов погиб от того, что у нас в отряде мало порядка. Лапса угрожающе крикнул: «Ты это брось!». Механик Ванин и другие поддержали Мошкова. Вспыхнула ссора, которую с трудом удалось погасить.

Спустя несколько дней после гибели летчика Дермидонтова отряд получил первое боевое задание: надо было произвести воздушную разведку в районе побережья Каспийского моря в сторону города Гурьев. Задание это было дано для проверки боеспособности отряда, формирование которого довольно затянулось.

Все — и летчики и техники были в приподнятом настроении. Каждый сознавал, что начинается новый ответственный период в жизни отряда.

…Командир отряда Столяров решил лететь на разведку с летчиком-наблюдателем Витьевским на своем самолете «Фарман-30». Полет был рассчитан на два часа, но бензиновый бак залили полностью, «под пробку». Часам к пяти вечера на аэродром приехали Столяров и Витьевский. Они были одеты во все кожаное: тужурки, брюки, сапоги, шлемы. Из правых карманов тужурок торчали рукоятки наганов.

Мошков доложил Столярову о готовности самолета к полету. Через несколько минут Столяров и Витьевский заняли свои места в гондоле «Фармана».

Взлетев, Столяров стал набирать высоту и взял курс на юго-восток.

На аэродроме стало тихо. Разговор не вязался. Все напряженно ожидали возвращения командира. Особенно беспокоились Мошков, его помощник Федоров и я, работавшие на «Фармане» и отвечавшие за его исправность.

Только технический состав авиации знает, как томительно протекает время в ожидании возвращения самолетов, улетевших на боевое задание.