– Вот именно! – Ритвелд поднял, наконец, голову и посмотрел Манну в глаза. Измученный у него был взгляд, молящий, художник хотел, чтобы Творец всемогущий избавил его от раздвоения в сознании, которого он совсем не хотел, избавил от памяти, которая ему была не нужна и которой быть не могло, потому что… потому что не происходило ничего такого в его жизни.

– Вот именно, – повторил художник, – у меня никогда не было ни малейшего желания познакомиться с бывшим мужем Матильды. Зачем?

– Но вы сейчас вспомнили…

– Так же, как вы, Тиль, вспомнили дощатый пол в этой комнате, который не могли видеть!

– Deja vu, – кивнул Манн. – Сотни раз мы испытываем в жизни ощущение того, что с нами происходило, но происходить не могло… И быстро уговариваем себя, что ошиблись. Что вы вспомнили, Христиан?

– Вы же не станете…

– Я не побегу к Мейдену, если вы это имеете в виду. Если вас смущает присутствие Кристины, то можно попросить…

– Нет, – покачал головой Ритвелд. – Я хочу, чтобы Кристина слышала.

– Отлично, – Манн почувствовал, как гора упала с его плеч, это было реальное физическое ощущение: было очень тяжело, и вдруг стало легко – может, действительно груз свалился с плеч, а может, с души, или какая-то чисто химическая реакция произошла в организме – серотонин связался или, наоборот, выделился, это не имело значения: просто стало легко. – Мы оба вас внимательно слушаем.

– А пить, наверно, больше не надо, – сообщил Ритвелд и поставил, наконец, рюмку.

– Я как-то постепенно вспоминаю, – продолжал он. – Обрывки какие-то. Матильда сказала, что получила письмо от Густава. Мне не показала. Он, мол, хочет, чтобы она приехала, и он ей передаст чек… После развода оказались нерешенными имущественные споры, Густав должен был заплатить, но денег у него долго не было, они договорились об отсрочке… Тиль, я не вникал в их финансовые дела, меня это совершенно не интересовало, вы понимаете?

– Да, – сказал Манн. – Продолжайте.

– Матильда сама не могла поехать в тот вечер, у нее была встреча с клиентом, большой заказ, нельзя было упускать…

– И она попросила, чтобы поехали вы.

– Не просила. Она просто не поехала – и все.

– И все?

– Да. Все. Так и было. А потом начался пожар.

– Еще один пожар в вашей жизни, Христиан. Случай?

Ритвелд молчал, хмуро глядя на Манна.

– Но память вам подсказывает…

– Я вспоминаю вещи, которые… – пробормотал художник. – Deja vu, говорите вы?

– Христиан, очень важно, чтобы вы рассказали, а мы с Кристиной услышали. Deja vu имеет свойство рассасываться, растворяться, как сон, который вы прекрасно помните, проснувшись, но уже через пять минут не можете пересказать. Говорите, Христиан, говорите…

– А вы еще утверждаете, что не способны гипнотизировать… – усмехнулся Ритвелд. – Я помню, как ехал из Гааги, я в тот день был у Матильды… Ну да, так и было на самом деле. Хотя, что такое теперь – на самом деле? На самом деле я поехал домой? Или свернул на Дамрак? Оставил машину в каком-то переулке, где свет горел только в окнах, дорожная полиция в такие дыры не заглядывает, и если поставить машину на тротуар… Я всегда так делаю, если ненадолго. И пошел. Куда? Убейте меня, Тиль, я не помню, как я шел, куда, зачем…

– Deja vu, – сказал Манн. – Отдельные картинки. Не пытайтесь их соединить. Просто описывайте по одной, пока они не исчезли из памяти.

– Дверь… Коричневая дверь, узкая и высокая, ручка в форме головы быка, я еще удивился: почему бык, а не лев…

– Черный ход со стороны канала… – прошептала Кристина, смотревшая на Ритвелда широко раскрытыми глазами.

– Вы вошли… – сказал Манн, обняв Кристину за плечи. Не нужно было, чтобы она мешала разговору, любой посторонний голос мог сбить Ритвелда с мысли.

– Не помню, как вошел, – отрывисто проговорил художник. – Может, и не вошел. Не помню. Дверь помню. Комнату.

– Опишите. Вы ведь там никогда прежде не были.

– Я вообще там никогда не был!

– Да-да… Эта комната…

– Бог с ней, с комнатой, я не смотрел по сторонам… То есть, я не знаю. Какая-то комната, а когда пытаюсь вспомнить, большая ли и что там стояло, то… туман, серая пелена…

– Не нужно, – быстро сказал Манн. – Вспоминайте то, что вспоминается само. Не напрягайте память. Итак, в комнате…

– Веерке стоял у окна и смотрел на меня. Я не видел его раньше, а он меня, видимо, знал – во всяком случае, не удивился моему появлению, пошел навстречу, протянул руку – почему-то левую…

– Что было потом, Христиан?

– Я помню, как опустил окно, потому что с улицы вдруг подул холодный ветер.

– Опустили окно? Зачем?

– Откуда я знаю? Помню только, что опустил раму, она была тяжелая, опустилась быстро, как нож гильотины…

– Это тогда вам пришло такое сравнение или сейчас?