Классический пример ѓилцерне ивре и его последствий можно увидеть — где бы вы думали? — в Новом Завете. В трех Евангелиях из четырех Иисус въезжает в Иерусалим на осленке, тем самым якобы исполняя пророчество из Книги пророка Захарии: «Возликуй, дочь Сиона, издавай крики радости, дочь Иерусалима: вот царь твой придет к тебе, праведник и спасенный он, беден и восседает на осле, на осленке, сыне ослиц» (Зах. 9:9).

Однако есть еще Евангелие от Матфея — и вот тут у Иисуса начинаются трудности с ивритом. Вместо того чтобы увидеть в словах «осел, осленок, сын ослиц» параллелизм — один и тот же осел назван несколькими именами, — Иисус делает элементарную ошибку в ивре и говорит двоим ученикам: «пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне <…> Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и он сел поверх их» (Мф. 21:2, 6–7).

Если бы существовало движение еретиков — дипопистов, — то оно бы началось именно здесь, с этого описания Иисуса с четырьмя ягодицами, на одной заднице, который заглянул в будущее, узрел там идишскую пословицу «ме кен ништ зицн аф цвей штулн мит эйн тухес» («на двух стульях одной задницей не усидишь») — и решил опровергнуть ее заранее. И опровергал всю дорогу.

Не подумайте, что я хочу оскорбить Иисуса — если бы хотел, то писал бы эти строки на идише… но еврейская школа — не для слабонервных. Это душное заведение, переполненное подростками; дети вынуждены продираться сквозь дремучие джунгли силлогизмов, бобе-майсес и трудновыполнимых запретов: нельзя касаться своих волос, когда молишься; нельзя гладить собаку в шабес; нельзя купаться в речке на протяжении трех самых жарких недель в году{78} — чтобы руководить хейдером, нужно быть тюремным стражем, толкователем Торы и детским психологом в одном лице. Но поскольку мы живем в голес, их всех нам заменяет меламед.

Меламед не пользовался особым почтением среди евреев, иногда слово меламед расшифровывали как сокращение от мер лернен, мер далес — «чем больше учишь, тем больше нищаешь»; он был в равной степени необходим и заменим. В обществе, где чтению, заучиванию, толкованию текстов уделяли столько внимания, почти любой взрослый мужчина, по идее, мог стать преподавателем. Педагогических учебных заведений у евреев не было, диплом учителя не требовался, начальный капитал — тоже. Аз а балаголе фалт дос ферд, верт эр а меламед — «когда у извозчика дохнет лошадь, он идет в учителя». Мало того что извозчик стоял почти в самом низу еврейской социальной лестницы — даже само слово балаголе до сих пор окрашено дополнительными смыслами: «грубый», «невежественный», «неграмотный». Таков парадокс высокообразованного общества: когда ученость ценится, но не является редкостью, учителями становятся лишь те, кто не нашел себе лучшего применения. Платили им мало, они яростно пытались отбить друг у друга учеников, семьи детей часто запаздывали с платой за обучение или не платили вовсе. Тем не менее работа педагога была и остается чрезвычайно важной. Ученики и их родители называли учителя ребе («Ребе тебя побил? Так я еще добавлю!»). Зарождавшийся хасидизм перенял это школьное название, отражавшее характер отношений между хасидами и их лидером: дружба и ученичество. Ребе — идеальный учитель, второй отец. Несомненно, среди меламдим были славные, терпеливые, преданные своему делу люди, у которых действительно возникала духовная связь с учениками после нескольких лет десяти- и двенадцатичасовой учебы (именно такие отношения имели в виду хасиды, когда взяли себе термин «ребе»), но эти меламдим не вошли в еврейский фольклор. В народе прославились другие учителя, с канчиком и байчем наперевес. Канчик — кожаный хлыст вроде девятихвостой плетки, байч — обычный кнут. Не знаю, используются ли они сейчас в еврейских школах, — может быть, меламдим в черных долгополых сюртуках тайком пробираются в магазины садо-мазо атрибутики в поисках учебных пособий, — но в целом кнут из обихода вытеснили тайтл (указка, этот твердый и острый инструмент, который можно засунуть в ухо или ноздрю провинившегося) и обыкновенная линейка.

Телесные наказания и страх перед ними считались самым действенным педагогическим приемом; у традиционного хейдер-ребе всегда имелся целый арсенал различных тумаков. Все вместе они назывались матнас яд, «дар руки». В идише это выражение означает в первую очередь «подарочек», переходящий из рук в руки, то есть взятку. Во втором, школьном, значении подарком становится сама рука. Словосочетание матнас яд встречается во Второзаконии; оно было на слуху, поскольку упоминалось в тексте праздничной службы. Каждый мужчина обязан приходить в Храм трижды в год, «и не должно явиться пред Господом с пустыми руками. Каждый по дару своей руки [матнас йодой], по благословению Господа, Бога твоего, какое Он дал тебе» (Втор. 16:16–17). В разговорном идише фраза обрела настолько буквальный смысл, что стала почти насмешкой над собственным библейским значением.

Есть различные степени матнас яд; эта шкала применима не только к школьной, но и к домашней дисциплине. Мы начнем с кал, легких наказаньиц, и постепенно дойдем до хоймер, тяжелой артиллерии, — и помните, что все они вершатся во благо вам и всему еврейскому народу.

Книп, «щипок», предназначен для крепышей. Он может варьироваться от несильного пощипывания (ребе, проходя мимо, даже не замедляет шаг — просто протягивает руку и, будто пинцетом, ухватывает складку кожи) до мощного зажима с последующим выкручиванием по часовой стрелке, что может продолжаться добрых сорок пять секунд.

Коварство книпа в том, что вообще-то это знак одобрения. Ласковый книп ин бекл, щипок за щечку, — стандартный еврейский жест, выражающий похвалу или поздравление. Фраза «а книп дир ин бекеле!» («щиплю тебя за щечку!»), которая обычно не сопровождается настоящим книпом, означает «Молодец!». Когда тот же самый жест оборачивается другой стороной, предстает как бы пародией на самого себя, то щипок становится не только болезненным, а еще и обидным. Ребе-книперы были в весьма удобном положении: они могли использовать этот прием и как кнут, и как пряник. Сделал ошибку — получаешь книп. Хорошо поработал — таки опять получаешь книп, только с другим комментарием.

Шнел — «щелбан», который производится с помощью среднего и большого пальцев; набрав разгон, он обрушивается на голову незадачливого ученика. Если делать это умеючи, может получиться чертовски больно; такой щелчок ни в коем случае не должен попадать в область глаз. Шнел уходит корнями в традицию еще глубже, чем книп. Считается, что души нерожденных детей изучают Тору, постигают тайны рая и ада. В одном мидраше сказано: к каждому ребенку, который вот-вот должен родиться, приходит ангел и так щелкает его под носом, что тот забывает все выученное. Согласно фольклору, именно поэтому у людей на верхней губе впадинка — и чем она глубже, тем человек умнее: познания его были так обширны, что ангелу пришлось щелкать изо всех сил, чтобы выбить их.

Меламед — это антиангел: он использует шнел, чтобы вбить науку в нерадивую башку; в отличие от ангела, он не всегда атакует напрямую. Учитель мог подойти к ничего не подозревающему ученику сзади (при этом мальчик, возможно, и не сделал ничего дурного, более того — правильно ответил на вопрос) и залепить ему такой подзатылочный шнел, что голова бедняги отправлялась в дальний полет.

Истинный книпер почти не занимался шнелами — он отращивал длинные ногти, так что щелбан был бы для него так же неприятен, как и для его жертвы; убежденный шнелер предпочитал действовать исподтишка, а шнел для этого подходит как нельзя лучше. Хотя и шнел, и книп бывали весьма болезненными, но дети воспринимали их как нечто вечное, с ними мирились как с обязательной частью школьного быта, «вредностью производства». Настоящие телесные наказания начинаются с пача.