— Куда же я поеду?

— К пану Циприановичу, потому что там вы всегда найдете защиту. Там Вильчепольский, там братья Букоемские и лесничие. Кржепецкий наверное захочет отбить вас, но это ему не удастся. А куда потом пан Циприанович отвезет вас — в Радом или еще дальше, об этом он посоветуется с ксендзами… Вот и телега. Погони не бойтесь, до Едлинки недалеко, да и вечер Господь дал прекрасный. Я сегодня же привезу одежду, а если они вздумают препятствовать, я не посмотрю на них. Ну, благослови вас Мать Пресвятая Богородица, защитница и покровительница сирот!

С этими словами он взял ее как ребенка на руки и, усадив в коляску, крикнул вознице:

— Трогай!

Сумерки уже сгущались, и вечерняя заря начала гаснуть, только от последних ее лучей розовели еще звезды на ясном небе. Тихий вечер был напоен запахами земли, листьев и цветущей сирени, а соловьи, точно теплым весенним дождем, заливали сад, и ольхи, и всю окрестность своим пением.

В такой именно вечер сидел на крыльце своего дома пан Циприанович, угощая ксендза Войновского, приехавшего навестить его после вечерни, и четырех братьев Букоемских, постоянно обретавшихся в Едлинке. Перед ними стоял на козлах стол, а на нем баклага меду и стаканы. Все они, прислушиваясь к тихому шуму пущи, медленно попивали мед, посматривая на небо, на котором ярко блестел серп луны, и разговаривали о войне.

— Благодаря Богу и вашей милости, благодетелю, мы уже скоро снова будем готовы в путь, — говорил Матвей Букоемский. — Что там было, то было! Ведь и святые грешили, а что же можно требовать от слабого человека, который без Милости Божией не может обойтись? Но когда я взгляну на этот месяц, который служит эмблемой для турок, так у меня сейчас же начинают кулаки зудеть, точно их комары искусали. Ну, дай только Бог поскорее, — одно осталось утешение!

Младший из Букоемских призадумался на минуту и сказал:

— Почему это, преподобный отец, турки молятся на луну и носят изображение ее на знаменах?

— А разве псы не молятся на луну? — спросил ксендз.

— Совершенно правильно, но почему же и турки?

— Потому что они собачьи дети.

— А ведь, ей-богу, правильно! — отвечал молодой человек, с удивлением глядя на ксендза.

— Но луна не виновата в этом, — заметил хозяин, — и каждому приятно смотреть, как в ночной тишине она озаряет своим светом деревья, точно обсыпая их серебром. Люблю я сидеть в такую ночь, любоваться на небо и восторгаться всемогуществом Божьим.

— Да, верно! В такие моменты душа человеческая точно на крыльях возносится к своему Творцу, — отвечал ксендз. — Милосердный Бог сотворил точно так же луну, как и солнце, — и это величайшее благодеяние… Ибо, что касается солнца, так ведь днем и так видно, а вот если бы не было луны, сколько бы люди посворачивали себе шеи, блуждая по ночам, не говоря уже о том, что впотьмах и шалости дьявольские значительно увеличились бы.

Все на минуту замолчали, водя глазами по ясному небу; потом ксендз понюхал табаку и прибавил:

— Заметьте, господа, как милостивое Провидение заботится не только о нуждах, но и о удобствах людей.

Дальнейший разговор был прерван стуком колес, явственно долетевшим до их ушей среди ночной тишины. Пан Циприанович поднялся со скамейки и сказал:

— Бог посылает нам какого-то гостя, так как свои все дома. Любопытно, кто бы это мог быть?

— Вдруг да кто-нибудь с известиями от наших детей? — ответил ксендз. Все встали со своих мест, а между тем коляска, запряженная парою лошадей, въехала в открытые ворота.

— Какая-то женщина, глядите! — воскликнул Лука Букоемский.

— Правда!

Объехав половину двора, коляска остановилась перед крыльцом. Пан Серафим взглянул на лицо приезжей и, узнав ее при свете луны, воскликнул:

— Панна Сенинская!..

И он почти на руках вынес ее из коляски, а она склонилась к его коленям и разразилась плачем.

— Сирота, — воскликнула она, — умоляет вас о приюте и спасении!..

С этими словами она прижалась к его коленям, все сильнее обнимая их и рыдая все жалобнее. Всех обуяло такое изумление, что в первое время никто не мог произнести ни слова. Наконец пан Циприанович приподнял ее, прижал к своему сердцу и воскликнул:

— Пока я жив, я буду твоим отцом, сиротка моя бедная! Но что случилось? Неужели тебя прогнали из Белчончки?

— Кржепецкий избил меня и грозил опозорить! — едва слышно отвечала она.

Но ксендз Войновский, стоявший возле пана Серафима, услышал ее ответ и, схватив себя за волосы, воскликнул:

— Иисусе Назарийский, царь Иудейский!..

А четыре брата Букоемские смотрели на все с открытыми ртами и вытаращенными глазами, совершенно не понимая, что вокруг них происходит. Правда, сердца их сразу тронулись слезами сироты, но, с другой стороны, они помнили, что панна Сенинская глубоко обидела их друга, Тачевского, помнили также поучение ксендза Войновского, что причиной всех зол на свете является mulier, и потому начали вопросительно переглядываться, точно надеясь, что если не одному, то другому придет какая-нибудь счастливая мысль в голову.