Шрифт:
Человек, по всему видно, редкий. В заморских странах жил, при дворах. И рабства в нем нет. Захотел пить, взял и попросил квасу.
Козел — одна нога там, другая здесь. Выпил Марко чашу, усы вытер и взялся за лютню. Пощипал струны и запел негромко:
Зеленый лист тополя, Братец мой, братик, послушай-ка! Беги, как ветер, Нас бьют турки и режут, как овец.— Несчастный, несчастный народ. — Собакин повернулся к иконам и покрестился маленько. — Господи, избавь православных от нашествия неверных.
— Чтобы отвлечь тебя, боярин, от грустных дум, я сыграю пасторали…
— А где ты их перенял?
— В Венеции.
— Ах, в Венеции! — Алексей Никифорович почмокал губами и потонул в соболях.
Марко встал в позу и начал.
— Браво! — вскричал Кузнечик, вбегая в покои. — Алексей Никифорович, ти будешь иметь великий оркестр. Оркестр, какой нет и у немецких цесарей.
— Марко, сколько тебе платил воевода Василий?
— Господарь Василий Лупу был несказанно богат, но скуп. Он платил мне пять талеров в год.
— Я заплачу тебе вдвое, — сказал Алексей Никифорович. — Ты будешь есть за моим столом и рассказывать о далеких странах.
На следующий день в обед Алексею Никифоровичу привезли письмо.
— Ко мне едет в гости приятель мой любезный, Дмитрий Иванович Плещеев. Человек в Москве известный и веселый. Ты, Кузнечик, гоняй баб, чтоб к приезду Дмитрия Ивановича ноги они поднимали разом все вместе и, кружась, чтоб не скользили, как коровы на льду, и не падали бы.
Тут Собакин велел кликнуть Козла.
— Козел, — сказал он ему, — ко мне едет важный московский гость. Гони в деревеньки, в Покровку и в Мокрое, и забери у крестьян птицу, коров, баранов и свиней для великого пира.
Козел покланялся боярину, но не ушел.
— Чего тебе? — спросил Собакин.
— Батюшка Алексей Никифорович, у крестьян-то за этот год оброку взято полностью.
— Бери за будущий!
— Никак нельзя, батюшка! Смилуйся, никак нельзя!
— Это почему же нельзя? Или я не господин над своим быдлом?!
— Хозяин и господин! Только если забрать скот, приплода не будет. Крестьяне в нищенство впадут. Проку тогда тебе от них никакого.
— Молчать! Холоп! — гаркнул Собакин. — Поедешь и пригонишь вдвое против того, что нужно. А за разговоры — десять палок!
Козла потащили на конюшню.
Выпоротый Козел срывал злость на крестьянах деревушки Мокрое. Он был зол вдвойне. В Покровке скотом Козел не разжился. Мужики там богатые, держались общиной. Заикнулся Козел о повелении боярина и был выдворен за околицу.
В Мокрое он захватил дюжину молодцов с пиками и саблями.
Встал посреди деревни. Велел тащить старосту.
Мокрое было крошечной деревушкой о девяти дворах.
И староста был тут забитый, запуганный.
— Боярин Алексей Никифорович, — закричал на него Козел, — велел мне добыть для пира в честь стольника Дмитрия Ивановича Плещеева отборного скота и птицу!
— Смилуйся! — упал в ноги староста.
— А ну-ка, ребятушки! — кивнул молодцам Козел.
Ребятушки приступили было к старичку, но тот покорно замолчал.
— Мне нужно взять с вашей деревни пять коров, двадцать овечек, десяток свиней, пять сороков гусей, индюшек, кур и уток.
Мужики, собравшиеся на сход, слушали тихо, не шумели. Один нечесаный все ж подал голос:
— Что ж, у твоего Плещеева три горла, столько скотины съесть?
Козел захохотал.
— Дурни вы, дурни! Знатные люди сами мало едят, зато людей при них много.
Дело было вечером, Козел приехал так, чтоб скотина была на месте. Холопы Собакина шныряли по загонам и хлевам, вязали овец, тащили свиней и птицу. Говядина должна быть молодая, и коров Козел пошел выбирать сам.
Еще крики и плачи не смолкли, еще не погрузили добычу собакинские холопы, как вдруг все услышали звонкий скок быстрого коня.
Раздался выстрел, облако пыли и дыма растаяло, и на дороге в конце деревни появился черный всадник на черном коне.
— Кудеяр! — ахнули люди.
А Кудеяр поднял руку с пистолетом, навел его на Козла.
— Пожалей братьев своих, Козел! Или ты забыл, как тяжело крестьянствовать? Давно ли сам гнул спину на пашне?
— А что же мне делать? — завопил Козел, загораживаясь руками от пистолета.