— Никто никому ни хрена не должен, — сказал Колли Паркер. — В жизни не видел такого поганого штата.

— Если не нравится, почему домой не идешь? — ответил Гаррати и глупо хихикнул.

— Да заткнись ты, задница.

Гаррати отпил немного из фляги и заставил себя не пить больше. Ему не хотелось, чтобы у него начались судороги от воды. В таком случае ему конец. У него однажды такие судороги были, и одного раза с него достаточно. Он помогал тогда ближайшим соседям, Элвеллам, косить сено. На чердаке сарая Элвеллов стояла адская жара, а они перетаскивали туда по пожарной лестнице здоровенные семидесятифунтовые тюки сена. Гаррати совершил тактическую ошибку — выпил целых три ковша ледяной воды, которую им принесла миссис Элвелл. Вдруг его грудь, живот, голову пронзила дикая боль, он поскользнулся на тюке сена и рухнул с чердака вниз, в кузов грузовика. Мистер Элвелл поддерживал его мозолистой рукой, когда он перелезал через борт и прыгал на землю, ослабевший от боли и стыда. Его отослали домой, его, мальчика, провалившего один из первых экзаменов на право считаться мужчиной. К рукам прилипла сенная труха, сено застряло в волосах. Он брел домой, и солнце поджаривало его и без того обожженный затылок.

Он содрогнулся, и тело вновь ощутило волну жара. Начинающаяся головная боль уже выглядывала из зрачков… Как же легко отпустить веревку…

Он посмотрел на Олсона. Олсон здесь. Язык почернел. Грязное лицо. Глаза слепо смотрят вперед. Я не такой, как он. Боже правый, я не такой. Ради всего святого, я не хочу умирать таким, как Олсон.

— Этот год у всех поубавит гонора, — печально сказал Бейкер. — Мы не дойдем до Нью-Хэмпшира. Могу хоть на деньги спорить.

— Два года назад был дождь со снегом, — сказал Абрахам. — А они перешли границу. Точнее говоря, четверо из них.

— Да, но жара — это другое, — возразил Йенсен. — Когда холодно, стараешься идти быстрее, чтобы согреться. А когда жарко, идешь медленнее… и застываешь. И что делать?

— Где справедливость? — сердито рявкнул Колли Паркер. — Почему бы не проводить эту сволочную Прогулку где-нибудь в Иллинойсе, где местность ровная?

— А мне Мэн нравится, — прогнусавил Скрамм. — Чего ты столько рррругаешься, Паркер?

— А ты почему все время сопли вытираешь? — огрызнулся Паркер. — Потому что я такой, вот почему. Есть возражения?

Гаррати посмотрел на часы, но они, оказывается, остановились в 10:16. Он забыл их завести.

— У кого есть часы? — спросил он.

— Дай посмотрю. — Пирсон искоса посмотрел на свои часы. — Полчаса до полной задницы, Гаррати.

Все рассмеялись.

— Скажи, сколько времени, — сказал Гаррати. — Мои часы остановились.

Пирсон опять посмотрел на часы.

— Две минуты третьего. — Он взглянул на небо. — Это чертово солнце еще долго не зайдет.

Солнце злобно взирало на Идущих поверх деревьев. Оно покинуло зенит, но тень деревьев еще не легла на дорогу. И ляжет не раньше чем через час. Гаррати казалось, что с южной стороны на горизонте он различает темно-багровую грозовую тучу, но, возможно, он всего лишь принимал желаемое за действительное.

Абрахам вяло обсуждал с Колли Паркером достоинства четырехствольных карабинов. Все прочие, судя по всему, не были расположены к разговорам, поэтому Гаррати в одиночестве шел вдоль обочины, время от времени помахивая зрителям, а чаще не обращая на них внимания.

Идущие шли теперь более плотной группой, нежели прежде. Лидеры находились теперь в поле зрения пелетона — два высоких загорелых парня; вокруг пояса у обоих были повязаны черные кожаные куртки. О них говорилось, что они якобы любовники, но Гаррати верил в это так же, как в то, что луна сделана из сыра. Ничего женственного в них не было, судя по виду, оба они — нормальные, вполне симпатичные ребята… Впрочем, это еще не доказывает, что они не голубые. А если и голубые, то ему, Гаррати, нет до этого никакого дела. Но…

Следом за ребятами в кожаных куртках шел Баркович, сразу за ним — Макврайс, не отрывающий взгляда от спины Барковича. Из заднего кармана Барковича все еще торчала желтая непромокаемая шляпа. Гаррати не показалось, что Баркович ломается. На самом деле, подумал он с горечью, выдыхается как раз Макврайс.

Позади Барковича и Макврайса шла группа из семи или восьми мальчиков, представлявшая собой некое случайно составившееся сообщество, постоянно видоизменяющееся, постоянно теряющее своих членов и принимающее новых. За этой группой шла еще одна, поменьше, затем — Скрамм, Пирсон, Абрахам, Паркер и Йенсен. Команда Гаррати. Неподалеку от старта с ними были и другие, но теперь Гаррати едва ли вспомнил бы их фамилии.

За этой группой двигались еще две, а кроме того, всю колонну пронизывала нить одиночек. Несколько человек, подобно Олсону, были предельно измучены и впали в кататонию, другие, подобно Стеббинсу, явно не нуждались в чьем бы то ни было обществе. И почти на всех лицах отпечаталось напряженное, испуганное выражение, которое Гаррати теперь так хорошо знал.

Карабины нацелились на одного из одиночек, привлекших внимание Гаррати. Это был невысокий, коренастый парнишка в истрепанной зеленой шелковой куртке. Гаррати припомнил, что последнее предупреждение было вынесено этому парнишке с полчаса назад. Он бросил на карабины быстрый настороженный взгляд и ускорил шаг. Дула карабинов тут же потеряли к нему интерес, по крайней мере на время.

Гаррати ощутил внезапный и необъяснимый душевный подъем. До Олдтауна, до следующего островка цивилизации — если место, где есть мельница, обувная фабрика и фабрика по производству каноэ, можно назвать островком городской цивилизации — теперь оставалось немногим больше сорока миль. Они войдут в Олдтаун где-то поздним вечером и пройдут по платной магистрали. А идти по магистрали — развлечение по сравнению с шоссе. По травяной полосе можно при желании идти даже босиком. По прохладной росистой траве. Господи, какое наслаждение! Гаррати потер бровь тыльной стороной ладони. Может быть, все это закончится хорошо. Темно-багровая туча несколько приблизилась, и теперь было совершенно ясно, что надвигается гроза.