Покончив с фотографированием новинок советской противовоздушной техники, У-2 двинулся к баллистикам, полетел к Тюра-Таму. И там тоже оказались не готовыми к встрече. Успешно выполнив все задания, летчик лег на обратный курс, он пролегал через Мары в сторону иранской границы.

Командование ПВО предприняло последнюю отчаянную попытку сбить нарушителя. Технические возможности к тому имелись, расположенный в том районе полк ПВО только что получил новенькие Т-3, правда, без ракет. Местные умельцы нашли выход из положения: на самолет старшего лейтенанта Кудели кое-как закрепили ракеты от МиГ-19 и дали команду на взлет. Проверить способности сработанного в спешке гибрида не представилось возможности. У-2 находился на пределе дальности перехвата, вне зоны действия радиолокационных станций полка. Попросили помощи у соседней дивизии. Но их операторы с Т-3 никогда не работали. В результате цель упустили.

Не повезло и второму летчику, капитану Дорошенко. Он взлетел на авось, без ракет. На переоборудование двух самолетов времени не хватило. С новым самолетом пилот справлялся с трудом. Поднявшись на высоту семнадцати с половиной километров, он с удивлением для себя увидел американца. Чужой самолет летел выше Дорошенко еще километра на три. Одолеть эти три километра не освоившему Т-3 летчику не удалось. Пришлось ни с чем возвращаться домой. На этом преследование прекратилось, дальше до самой государственной границы перехватывать У-2 было просто нечем.

Наше совещание подошло к концу, когда солнце стало клониться к закату. Гости стали прощаться, я остался на даче с отцом.

Мы проводили посетителей до машины и отправились на прогулку. С полчаса мы ходили молча.

Наконец я спросил:

— Как же ПВО упустило самолет?

— Проспали, — отец употребил более грубое слово.

Никаких подробностей он рассказывать не стал, ему не хотелось говорить о неприятном. Я рассказал о телеметрических ракетах на Балхаше, посетовал, что такой важный и секретный объект теперь полностью раскрыт американцами. Отец поддержал меня: надо на полигонах поставить зенитные ракеты, забазировать самолеты.

Все это раньше следовало делать. «Теперь они своего добились, когда еще сунутся?» — не с сожалением, а скорее, с досадой сказал отец.

Ему так хотелось проучить наглецов, и теперь, когда случай представился, произошел сбой. Снова приходилось глотать горькую пилюлю. Я спросил, собирается ли МИД направить официальный протест? Мне казалось, что раз мы способны сбить нарушителя, то официальную ноту уже нельзя считать свидетельством слабости.

Отец не ответил впрямую, заговорил о том, что вообще не может найти объяснения причинам посылки разведывательного самолета на нашу территорию в такой момент, после успешного визита в США и перед совещанием в Париже. Он не допускал, что подобную акцию мог разрешить президент. Зачем это ему нужно? У президента США нет оснований не доверять ему. Верит же он сам в добрые намерения Эйзенхауэра!

Отец считал, что санкцию на полет, не спросив президента, дал Аллен Даллес. То, что братья Даллесы не очень считались со своим президентом, он допускал. Отец вновь вспомнил злосчастные листочки, которые Джон Даллес подкладывал президенту на совещании в Женеве, а тот зачитывал их, как прилежный школяр, слово в слово.

Отец начал заводиться: «В голову не придет Андрею Андреевичу совать записки своему Председателю Совета министров». Он перевел дыхание и уже другим, спокойным тоном, произнес, что все это не случайно. Тут дело не в одном неуемном любопытстве разведчиков. Кто-то хочет продемонстрировать миру накануне совещания нашу слабость.

— Громыко подготовил ноту протеста, все как полагается, — продолжал отец, — но мы ее отставили, зачем доставлять радость нашим врагам.

По его мнению, протест не мог сыграть положительной роли. Неизбежные резкие слова не помогут спокойному поиску решений в Париже. Только втянемся в перепалку. С его точки зрения, протест подтолкнет американцев к разговору с позиции силы, а это неизбежно приведет к конфронтации. Куда ни кинь — одни убытки.

Отец считал, что повторения провокации не произойдет. Аллен Даллес не решится скрыть от президента факт уже свершившегося разведывательного полета. Отец не сомневался, что подобная акция не получит одобрения со стороны Эйзенхауэра.

По предложению отца Президиум ЦК решил дипломатических демаршей не предпринимать. Одновременно строго указали министру обороны маршалу Малиновскому. В войска ушла директива усилить внимание, ракетные подразделения противовоздушной обороны привели в боевую готовность, ракеты снарядили боевыми частями, истребителям ПВО установили круглосуточное дежурство на аэродромах. Как обычно, мы готовились после, а не до.

Вокруг этой акции У-2 в апреле и в мае 1960 года остается много неясного.

Говорят, что при полете 9 апреля американцы хотели сфотографировать сооружение старта первой советской межконтинентальной ракеты в Тюра-Таме. Кому угрожал этот единственный старт? Какая необходимость заставляла фотографировать его перед встречей в верхах? Этот вопрос задавал себе и Государственный секретарь Соединенных Штатов Кристиан Гертер: «Я, как все другие в те дни, все время думал о встрече в верхах. Настоящей проблемой было: насколько срочно требовалась информация и какое время года для ее получения предпочтительнее. С технической точки зрения, выбранный период был лучше любого другого. С дипломатической точки зрения, мне казалось, что в связи с намерением президента посетить позже Россию возникнут сложности».