Большинство участников поддержали идею возобновления испытаний, считали, что мы и так потеряли слишком много времени, позволили американцам оторваться, получить преимущество.

Отец рассказал, что против выступил один Сахаров.

О расхождениях с Сахаровым отец очень сожалел. Андрей Дмитриевич не первый раз выступал против испытаний. Его записки отцу о вреде взрывов, их пагубном влиянии на все живое сыграли немаловажную роль при принятии решения об объявлении моратория. Сахаров возражал против проведения серии испытаний в 1958 году. И вот теперь он, предваряя обсуждение на совещании, направил Хрущеву новую записку, где отмечал, что возобновление испытаний после трехлетнего моратория подорвет переговоры о прекращении испытаний и о разоружении, приведет к новому витку гонки вооружений…

Отец с сожалением признался, что не сдержался и резко ответил Сахарову.

«Неужто я обо всем этом не знаю, — выговаривался в сердцах отец на следующий вечер, — но ведь американцы о разоружении и слышать не хотят. Он говорит о гуманизме, а я должен думать о безопасности страны. Начнись война, скольких людей ждет смерть, если мы не сумеем дать достойный отпор».

Отец считал, что его положение тяжелее и сложнее, чем Сахарова, ведь именно ему приходится принимать окончательное решение. И он принял его в пользу возобновления взрывов.

Началась подготовка к испытаниям. Официальное объявление об их возобновлении планировалось сделать в конце августа.

Аналогичная дилемма встала и перед американским президентом, и он мучился сомнениями — начинать, не начинать, и на него давили военные, и он, в конце концов, дал команду готовить взрывы.

В июле отец высвободил «окошко» и отправился в Крым. Как обычно, отдыхал он всей семьей, с детьми и внуками. Засобирался в «Нижнюю Ореанду» и Челомей. Он хотел рассказать отцу о своих новых проектах, а возможно, просто опасался конкурентов. В санаторий, примыкающий к даче отца, уже приехал Королев, а следом за ним Туполев.

Челомей в то лето грезил новым оружием — глобальной ракетой (ГР-1), способной преодолеть зарождающуюся противоракетную оборону. Впервые он упомянул о ней на встрече с отцом в апреле 1960 года.

Теперь фантазия превратилась в конкретную инженерную идею. Челомею не терпелось доложить отцу и с его благословения приступить к проектированию. С помощью «двухсотки» он предлагал запускать на орбиту ядерный заряд — спутник, который неожиданно, после выдачи по команде с Земли тормозного импульса, по известной только нападающей стороне траектории сваливался бы на голову противника. Военные поддерживали этот проект.

В самом замысле глобальной ракеты оставалось много неясного. Если она запускается меньше, чем на виток, то все понятно — та же боеголовка, но обрушивающаяся на противника с тыла. Челомей же предлагал использовать годами вращающиеся над Землей долго живущие бомбы-спутники. А если войны не будет? Уводить их на еще более высокие орбиты и оставлять в качестве сувениров для потомков? А если американцы надумают сбивать их или, того хуже, спроектируют космические корабли, способные снимать спутники с орбиты? Не такая уж дикая мысль. Тогда, чтобы их защитить, надо выводить на орбиту боевые станции, начиненные снарядами. На многие вопросы еще предстояло найти ответ.

Отец долго расспрашивал Владимира Николаевича. Они обстоятельно беседовали под полотняным грибком на берегу моря. Кто мог подумать, что здесь обсуждается возможность переноса ядерной войны в космос. Тогда в этом никто не видел ничего противоестественного, просто делался еще один логический шаг в гонке вооружений.

Отец дал добро на начало работ. Велись они в состоянии особой, даже по тем временам, секретности. А как же иначе? Мы делали неизвестное миру оружие, способное изменить расстановку сил на планете. Все получалось, как и было задумано. Настало время изготовления опытных образцов. А там проведение испытаний и…

В середине августа 1962 года отец совершил не объяснимый для меня в те годы поступок. Он рассказал о нашем проекте… американским журналистам. Еще раньше он упомянул о глобальной ракете в одном из выступлений.

Мне подобное легкомыслие представлялось совершенно недопустимым, почти преступным. Улучив удобный момент, я вывалил свои претензии отцу. Поначалу он, хитро улыбаясь, попытался отмолчаться, но я назойливо возвращался к волнующей меня теме. В конце концов он сдался.

— Неужели ты не понимаешь, что никто не позволит вам запускать такую штуку на орбиту? Это не просто очень опасно, это сродни сумасшествию, — назидательно проворчал отец.

Я растеряно выдавил из себя:

— Так зачем?…

— Пусть в Вашингтоне поломают голову, — улыбнулся отец. — Одна мысль о висящем над головой ядерном заряде охладит их пыл. Так что работаете вы не впустую.

Я ничего не ответил, чувствовал себя уязвленным, обманутым.

Разработка глобальной ракеты закончилась бумагой, комплектом чертежей. К ее изготовлению мы так и не приступили. Идея, однако, оказалась живучей. Вслед за Челомеем глобальной ракетой увлеклись и Королев с Янгелем. В апреле 1962 года работы всех трех ОКБ оформили постановление Правительства. Королеву «посчастливилось» больше, чем нам, в 1964–1965 годах он сделал несколько полноразмерных макетов ГР-1 (и Королев, и Челомей использовали одну и ту же аббревиатуру), но дальше разработка не пошла. Эти макеты потом регулярно провозили во время парадов по Красной площади. Как свидетельствуют архивы, американцы заглотнули наживку отца, потратили большие деньги, пытаясь создать оборону от несуществовавших глобальных ракет. [72]