— Разве? — немного недружелюбно спросил Сомерсет.

Артур перевел на него взгляд, и Гордон поспешил объясниться:

— Простите меня, Артур… можно я буду называть вас так при условии, что вы окажете мне услугу и будете называть меня Беном?.. Я очень люблю своего сына. А сильная любовь в некотором смысле предполагает поощрение шалостей. Из-за этого молодые люди, став взрослыми, не могут избавиться от привычки говорить в тот момент, когда их не спрашивают. Сомерсет спросил, поскольку не понимает, чем отличается подъем страны от роста крупного бизнеса. Признаться, это и меня интересует. Ведь это чисто русская позиция, не так ли?

Ресторан был неплох. Немного напоминал „Файвс“ в Нью-Йорке, но чем именно, Арт понять не мог. „Наверное, — подумал он, — манерой обслуживания. И там, и здесь приходится ждать официанта больше одной минуты. Рита впервые за долгое время не с ним. Это первая встреча, когда она не присутствует на переговорах. Кажется, она догадалась о том, что случилось в небе. И пусть. Очень хорошо, если догадалась“.

— Есть две позиции, которые занимают сторонники прогресса, Бен. Первая заключается в том, что подъем страны напрямую связан с ростом благополучия населяющих ее людей. Вторая поддерживает идею укрепления могущества державы за счет обогащения мизерной части населения. Первая позиция выдавалась за главную при коммунистах, и они были правы в том, что эта позиция, несомненно, духовно богаче. Но на самом деле пропитывались благодатью именно находящиеся при власти субъекты. Простая подмена аргументов, что должен подтвердить получивший, несомненно, хорошее образование Сомерсет, — Арт посмотрел на него и поднял бокал вина до уровня бровей. На всех языках мира это означает: „За ваше здоровье“. — Это формальная логика, не так ли, Сомерсет?

Тот пожал плечами и посмотрел на отца. Ошибаться второй раз ему не хотелось.

— Вино прекрасно, — подтвердил Арт мнение официанта. — Но вернемся к нашему разговору. Реально рост благосостояния обнаруживается только у незначительной группы населения. Люди из этой группы убрали стабилизационный фонд за рубеж, развивая тем экономику чужой страны и себя самих. Ведь все их активы находятся именно за рубежом.

— Вы коммунист, Артур? — рассмеялся Гордон.

— Слава богу, я избежал этой чести. Хотя, как сказать, Бен… Коммунисты ушли, оставив власть и природные богатства своим ученикам и детям. А я, не имевший влиятельных родителей и партийных покровителей, вошел в ближний круг самостоятельно. Так что я не коммунист, но с теми, кто развивает эту обольстительную идею. Сочувствующий — если хотите. Так у нас, кажется, называли тех, кого в партию не брали.

Гордон снова засмеялся. Сомерсет не повел бровью. Положительно, вдвоем они представляли страшную силу — многоликий Янус, не совершающий ошибок.

— Однажды разбитый кристалл уже бессмысленно склеивать, ибо он все равно уже не будет преломлять света, Бен. Ошибка моих правителей в том, что они постоянно молотят кристалл о пол, а потом склеивают. И чем дольше это происходит, тем хуже освещение.

Гордон пожевал губами и наклонился над столом:

— Ну, Россия всегда была страной нестабильной. Она никогда себе не принадлежала.

— Это характерная особенность всех стран, Бен. Более того, некоторые страны изначально не имеют собственной истории. Я имею в виду, что счетчик времени их истории начал отсчет для них тогда, когда они находились в зрелом возрасте. Она поднялась не из колыбели, а просто перешла из рук в руки. — Артур едва не добавил: — Как в вашем случае, Сомерсет.

— Неужели, — снова встрял тот, но на этот раз Гордон-старший осаживать его не стал. — А что же насчет Соединенных Штатов?

— Вы серьезно спрашиваете, молодой человек? — усомнился Арт.

— Без всяких сомнений. Я хочу знать, когда Америка перешла из рук в руки. Расскажите.

Вот это невежественное упрямство и заставляет их вывешивать национальные флаги во дворе, петь гимн всей семьей на Рождество, а в иракском плену бормотать в камеру: „Выведите войска, пожалуйста, иначе меня убьют“.

— Ну, что ж… Я попробую. У кого и когда вы приобрели Аляску, Сомерсет? У нас. Всего двести лет назад. Каким образом Лос-Анджелес оказался вашим? Вы купили его у испанцев двести пятьдесят лет назад. А Манхэттен вы выменяли на Суринам у голландцев. Разве вам не рассказывали об этом тренеры в футбольном клубе?

Гордон-старший расхохотался во весь голос и, щелкнув пальцами, стал трясти указательным пальцем перед сыном.

— Откуда вы узнали, что я играл в футбол? — растерянный, и оттого ставший выглядеть немного моложе своих лет спросил Сомерсет.

— По перстню победителя сезона на вашем пальце. Вы, видимо, очень гордитесь им.

— Я давно не пребывал в таком развеселом расположении духа, Артур, — признался Бен. — И скажу откровенно — вы прибавили мне уверенности в том, что с вами можно иметь дело. Я ожидал уважения к Америке и возвеличивания России. А услышал прискорбную, но правду. Сомерсет, это тебе самый впечатляющий урок бизнеса за все три года, что ты замещаешь меня в компании, — посерьезнев, Гордон отставил в сторону стакан. — Артур… Ваш друг Вад Морозов сообщил мне, что вы контролируете весь текстильный бизнес в России.

— Мой друг несколько преувеличил мои возможности. Я с женой всего лишь имею нишу в легкой промышленности.

— Вы с женой? Почему она не пришла? — искренне встревожился Гордон. И посмотрел на Вада.

Этого Арту хватило, чтобы понять, как дорого Гордон ценит информацию и как взыскателен к предоставлению неполной.

— Она почувствовала себя больной, Бен. И осталась в доме нашего общего знакомого, Эла Бедакера. Но я располагаю генеральными полномочиями, поэтому если есть от чего печалиться, так это только от того, что я не смог познакомить свою жену с двумя замечательными людьми.