– Конечно, – я надеялся, что энтузиазм, прозвучавший в моем голосе, будет не столь уж явен.

Абберлин его не заметил. Инспектора что-то тревожило, и если дело не в кошмарах – любопытно будет узнать, что за лекарство он отыскал, – то в чем тогда?

Как и в предыдущий раз, нас ждал кеб. Абберлин вытащил кожаные перчатки и, надев их, сунул руки под мышки. Он мерз, что, в общем-то, было характерно для людей с низким весом. Полагаю, тут все дело в подкожном жире. Мне доводилось читать некоторые работы по биологии полярных видов, и я обратил внимание, что у всех – тюленей, морских котиков, моржей или иных существ вечной зимы – имеется толстый слой жира.

Надо будет поделиться этой информацией с инспектором, пока он себя насмерть не заморозил.

– Ты стал сильнее хромать. – Я позволил сделать замечание. – Неужели, мои мази не помогают?

– Что? А, нет… спасибо. Очень помогают. Боли прошли. Ну почти совсем прошли, – он вздохнул и признался: – Но потом вернулись.

И подозреваю, что дело не во внезапной утрате моими препаратами целебных свойств.

– Тебя тревожит дело Уайтчепельского убийцы? – По тому, как исказилось лицо инспектора, я понял, что угадал.

– Глупое прозвище.

И здесь я всецело согласился с Абберлином.

– У одного другого моего пациента также случаются боли. Вернее, он думает, что болен. И тело соглашается с разумом. Он начинает кричать, что ему режут руку, и даже вид этой руки, целой и невредимой, не является для него аргументом. И знаешь, Фредерик, тот мой пациент не лукавит. Ему действительно больно.

– И как вы это объясните?

– Ну… были времена, когда люди стремились исцелять не тело, но душу, полагая, будто она главнее бренной плоти. Будет здорова душа, излечится и тело. Сейчас многие обратились к разуму, вернее, к безумию, которое есть болезнь разума. И обнаружили, что девиации разума весьма часто влекут за собой и телесные несовершенства. Я же думаю так… пусть моя теория и не имеет под собой достаточных материальных обоснований, но я и не собираюсь предоставлять ее на суд общественности.

Бросив взгляд на Абберлина, я убедился, что меня слушают – и весьма внимательно.

– Алхимики признавали, что мир сотворен четырьмя стихиями, из которых берут начало все материи и силы. Человек в метафорической природе своей есть единство четырех сил. Тело. Сердце. Разум. Душа. Тело смертно и потому спешит жить. Оно ощущает сладость и горечь, жар и холод.

– Боль, – очень тихо сказал Абберлин.

– Да. И оно бежит от боли. Наше тело трусливо и склонно к пресыщениям. Говоря языком древних алхимиков, оно суть земля и ищет земного, материального. И если бы существовало лишь оно…

– Люди были животными.

Они порой и есть животные, но мне не хотелось огорчать инспектора подобным выводом.

– Однако, кроме тела, Господь наделил нас и разумом, который тоже не вечен, но, запертый в теле, он подобен мудрецу, сидящему в башне.

Мне самому понравилась моя аллегория.

– Он смотрит глазами тела, слышит его ушами, но не довольствуется лишь тем, что видит и слышит. Ему надобно понимание сути звуков и запахов, самого мира, находящегося вне башни. Его стихия – воздух. И одни существуют в состоянии вечного безветрия, а другие рождают бури, что способны перевернуть мир. Сердце… это пламя. Огонь, без которого дому тела холодно, но он же, получив свободу и выбравшись из камина, способен этот дом испепелить.

– Вы говорите о любви?

– О страсти, Фредерик.

О той страсти, что снедает меня денно и нощно. Что приходит в сны, а наяву ослепляет глаза мерзостью улицы. Эта страсть уже сильнее меня, и разум подчинен ей.

Способен ли я остановиться?

Нет. Три медных кольца и несколько листов, вырезанных из дневника, не позволят. Они – мои немые стражи.

– И о любви тоже, ибо она – суть всех страстей. К человеку. К дому. К собственным слабостям. К пьянству. К игре. К чему бы то ни было. Но если человек не справляется с собственной любовью, то пламя его сожжет и разум, и душу, и в конце концов, само тело.

Удастся ли мне уцелеть? Или же Абберлин выйдет на мой след? Его это огорчит. И меня тоже.

Вдали показалось здание больницы. Пожалуй, мне пора заканчивать внезапную лекцию.

– Осталась душа. Последняя стихия. Вода. Родник, что пробивается сквозь толщу скал, поит землю и смиряет ветер. Или полноводная река, способная остановить взбесившееся пламя. Или же море, что затапливает все и вся. Благословенны те, кто взращивает душу… их почитают за святых.