– Не за что. Ты не поможешь? – Джон указал на кувшин с водой и старый таз.

Руки он мыл тщательно, грубой щеткой оттирая белую кожу, намазывая толстым слоем полужидкого мыла, которое издавало весьма резкий кисловатый аромат.

– Гнилостные процессы – вещь опасная, мой друг. Бывает, что неосторожный врач сам становится пациентом. Парадокс. Как охотник, ставший жертвой. К слову, ты мне должен.

– Сколько?

– Нисколько, – Джон вытер руки, – рассказ. Он остался незавершенным. Предлагаю это исправить. Здесь неподалеку имеется местечко, недорогое и уютное…

Таверна «Старый хряк» возникла еще при правлении Рыжей Бет, благополучно пережив и королеву, и короля, несколько смут и одну гражданскую войну. Не спеша меняться, она и хозяев подбирала одинаково хромоногих, сумрачных, но разбирающихся в еде и выпивке.

Джона встретили как старого знакомца. И Абберлину кивнули, давая понять, что, дескать, знакомы, пусть и не имели чести принимать в гостях.

– Мне нравятся подобные места, – признался Джон, освобождаясь от пальто, шляпы и перчаток. – Они сумели сохранить истинный дух Британии. Думаю, нам следует выбрать место поближе к камину.

Тот был огромен. Рыжее пламя выплясывало на углях, выныривало из пасти камина и, дыхнув жаром, растекалось по обожженным камням. Над огнем свисали цепи, старые, прокаленные до черноты, но, как уверил Джон, – вполне крепкие. Имелись и крюки, на которых прежде крепились вертела с кабанами.

– Здесь замечательно готовят перепелов. И фаршированный брусникой заяц по-своему хорош. Оленина опять же… – Джон загибал пальцы, и подавальщик, хмурый мужик с перечеркнутой шрамом рожей, кивал, запоминая заказ. – И горячего пива, будьте добры. С травами. Вы же не против выпить?

Абберлин кивнул. Он замерз еще там, в морге, пусть и спускался в одежде, но холод пробрался сквозь сукно и в толстую кожу зимних ботинок.

Зимой Абберлин точно околеет.

– Это у тебя от малокровия, – пояснил Джон, отпуская подавальщика. – И от недостатка жировой ткани. Проще говоря, ты мерзнешь, потому что голоден.

– Я не голоден.

– Ты не ощущаешь голода, Фредерик. А это – несколько иное. Твой разум игнорирует крик твоего тела, и ему остается лишь подчиняться.

В руках доктора появились часы. Кажется, Абберлин видел их прежде: серебряный брегет с ящерицей на крышке. Тонкая цепочка обвила палец, и часы качнулись.

Влево. Вправо.

– Сядь ближе к огню, – попросил Джон. – И расскажи…

Рассказ Фредерика Абберлина об осаде Лакхнау [2]

Про осаду Лакхнау писали много. О мужестве гарнизона, который не растерялся, но сумел собрать всех англичан, укрыть их в губернаторской резиденции и продержаться до прихода подмоги.

Это было так, доктор. И не так.

Мы никого не собирали. Мы бежали. И когда двери поместья закрылись, то с той стороны еще оставались люди. Об этом не принято говорить… да и скажи я – не поверят. Вы – другое дело.

Я говорю себе, что тогда невозможно было спасти всех, но… мы и не пытались. Мы сидели за стенами, разбирая оружие, радуясь тому, что Лоусон запасся порохом и пулями. Мы кричали, пытаясь заглушить еще недавний страх, и стреляли в темноту.

У смерти черные глаза, доктор.

Как дуло ружья, по которому летит твоя пуля. Как кровь на штыке… как ночь над Лакхнау.

Восстание подняли сипаи. Мы полагали их союзниками, учили, вооружали, но… мы не были готовы признать их равными. Обезьяна в мундире все равно останется обезьяной. А именно так к ним относились. Принцы. Шахи… никто и ничто. Туземные князьки, которых держат, чтобы стращать местных.

Кукольный театр британского правительства.

Однажды куклы сообразили, что имеют оружие, знание и многое, чего не имели прежде. Так стоило ли сносить презрение белых господ? Было еще кое-что.