Ночью я проснулся. Меня терзали воспоминания о Миле, казавшейся сейчас, когда все вернулось к прежним порядкам, невероятно далекой. Вероятно, ее везли в Германию таким же поездом, как и меня. Тот же голод, та же жажда. Те же отвратительные запахи. Необходимость стоять сутками. Потом, вероятнее всего, ее ждала смерть.

Я сел на постели, подумав, что она могла и не выдержать дороги до Германии, гораздо более продолжительной, чем те несколько дней, оказавшихся роковыми для Антуана. Что мне оставалось делать? Я был обречен на скорбь по ушедшему существу, о судьбе которого ничего не знал. Но если я был не в состоянии похоронить Милу, мне не оставалось ничего другого, как похоронить историю моей любви к ней. И все же я не мог не думать, что у меня сохраняется надежда, хотя и потому только, что не имел мужества признать, что надежды нет.

Поглощенные радостью встречи, мы сначала ничего не говорили о годах войны. Эта тема была слишком болезненной, способной отравить первые часы общения, самые радостные для нас. Но на следующий день я все же вернулся к тому моменту, с которого для меня началась война. С точки зрения общества, от которого несло винами и разными деликатесами, меня не существовало. Меня похоронили и вычеркнули из списков гражданского состояния. Поэтому теперь я должен был заняться своим восстановлением в списках живых. И я отправился в мэрию. В отделе регистрации гражданского состояния какой-то тип лет пятидесяти, прячущийся за бородой, которая, впрочем, не могла смягчить выражение его лица, высокомерно оглядел меня, подчеркивая свою значимость. Передо мной стояла сложная задача: как объяснить чиновнику воскрешение из мертвых?

— Ну, и что я могу сделать для вас? — поинтересовался он с видом, оставлявшим посетителю мало надежды на успех.

— Я пришел к вам по весьма деликатному делу.

И я тут же понял, что слишком рано взял быка за рога. Чиновник тут же замкнулся на два оборота ключа. Я сделал ему пас, но он не представлял, что делать с мячом.

— Что вы хотите сказать этим?

— Чтобы встать в ряды участников Сопротивления, я был вынужден сменить личность.

Он сохранял невозмутимость, закрывшись, словно устрица, которая не хочет, чтобы ее раковину вскрыли.

— Следовательно, вы должны вернуть себе прежнюю фамилию, — сказал он, довольный тем, что нашел решение.

— Проблема в том, что с точки зрения моего прежнего гражданского состояния меня нет в живых.

Для него этого было слишком много, и я почувствовал, что он тут же возненавидел меня с моей непонятной проблемой. Он пожал плечами.

— Что ж, попробуем разобраться. Как вас зовут?

— Пьер Жубер.

— Надеюсь, вы проживаете в нашей коммуне, потому что в противном случае это не мое дело.

— Я родился и умер здесь.

Он перепугался и замахал руками.

— Минутку.

Он вышел в заднюю комнату, и я видел, что он совещается с коллегами. Вскочив со своих мест, чиновники столпились вокруг него, словно стадо любопытных страусов. Вскоре он вернулся ко мне с книгой регистрации смертей. Чтобы подчеркнуть свою значимость, он с грохотом опустил толстенный том на стойку передо мной.

— Дата вашей кончины?

Я назвал ему точную дату. Он принялся неторопливо перелистывать свою библию мертвых.

— Так. Пьер Жубер. Вот он. Умер, в этом нет сомнения. Приложена копия справки о смерти, подписанная доктором Монрозье. Кстати, его тоже нет в живых. Расстрелян немцами. Это ничуть не облегчает нам решение вашей проблемы.

— Почему? Потому, что он был расстрелян?

— Нет, потому что он не сможет дать показания.

— И что теперь?

Я понял, что для него этого было слишком.

— Послушайте, ваше дело выходит за рамки моей компетенции. Я узнаю, может ли вас принять мой начальник. Но я ничего вам не обещаю.

Через застекленную дверь я увидел, как он шепчется с начальником, восседающим за столом перед разложенной газетой. Затем он медленно вернулся ко мне.

— Вы должны записаться на прием к начальнику.

Я покраснел от возмущения.

— Скажите своему начальнику, что если он не примет меня немедленно, я скоро вернусь, и не один!

Не знаю, что именно я имел в виду, но бюрократическое ископаемое уловило угрозу в моих словах.

— Минутку, я сейчас узнаю, — промямлил он, стараясь показать всем своим видом, что уж он-то совершенно ни при чем.

Вскоре из боковой двери появился его начальник и знаком пригласил меня зайти. Он провел меня в небольшой кабинет. На стене, покрашенной в розовато-желтый цвет, четко выделялся серый прямоугольник. Здесь совсем недавно висел портрет, и можно было не сомневаться, что это был портрет маршала Петена.

— Мой сотрудник сообщил мне о вашей проблеме. Я весьма сожалею, но вы мертвы по всем документам, неоспоримо удостоверяющим случившееся. Кроме того, врач, выдавший свидетельство о вашей смерти, был казнен немцами. Не представляю, как можно воскресить вас.