– Это удивительно, что вы знаете о портной лавке, существовавшей здесь когда-то. Мой отец тоже говорил мне о ней, хотя сам я лишь помню, что здесь всегда были книги, - рассказывал молодой человек, - с расцветом прованской литературы, переписывание книг стало хорошим делом, мадам…, - недоговорил он, заметив кольцо на левой руке Готель.

– О!
– улыбнулась она, инстинктивно спрятав руку за спину, - я не замужем. Это подарок дорогого мне человека. Так что же вы мне порекомендуете?

– Ну, у меня есть неплохая подборка поэм Бертрана де Борна, а также любовные кансоны Арнаута де Марейля - это моя гордость, - с достоинством подчеркнул Гастон.

– Я читала их прежде, - улыбнулась Готель.

– О, я вижу перед собой читателя, знатока и гурмана! В таком случае, - не сдавался продавец, - вот! Недописанный рома Кретьена де Труа, совсем недавно завершенный германским поэтом Вольфрамом фон Эшенбахом!

– У вас красивый почерк, Гастон, - заметила Готель, перелистывая книгу, - вы не скажете, где в Марселе найти портную лавку?

Готель всё же купила себе платье (как и у Николь, шитое в Италийском королевстве), поскольку решила, что пока она дочитает книгу, ей будет нужно в чем-то ходить, а монашеская ряса не очень сочеталась с её марсельским настроением, да и к тому же сковывала окружающих.

За несколько недель Готель целиком вписалась в южную атмосферу. Она цвела и пахла. Широко шагая босыми ногами по улицам Марселя, она подкупала взгляды прохожих мужчин, что само по себе нравилось ей чрезмерно. Она рано просыпалась и посещала церковную службу. После, на обратном пути проходила через рынок, покупала свежую зелень, овощи или фрукты и готовила дома еду. И еще до полудня отправлялась к морю, плавала, шила на берегу или просто грелась на солнышке, перелистывая очередную книгу. Готель избегала лишних знакомств, не желая создать себе проблем в возможном будущем, а потому следующие несколько лет были ничем не примечательны, пока она не заметила нового человека на этом неподвижном холсте.

Его поведение чем-то напоминало ей её собственное. С тех пор как он появился, он приходил к морю с завидной регулярностью, усаживался где-нибудь на скалах и, всматриваясь в горизонт, словно видел там что-то, записывал это что-то на бумаге. Это был мужчина сорока лет, темноволосый, подтянутый и аккуратный. Для Готель это было приятным наблюдением, поскольку с некоторых пор её не очень вдохновляло общение с мужчинами-детьми. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что все люди по отношению к Готель теперь являлись детьми. И если ей удавалось найти среди них хоть одного, кому она не являлась "матушкой", то такой человек ей невероятно импонировал.

– День добрый!
– прокричала она мужчине и, подобрав зеленый подол, дабы не замочить платья в воде, подошла ближе.

Через небольшую паузу незнакомец повернул голову налево, посмотрел на Готель, и через еще одну паузу ответил:

– Доброе утро, мадмуазель.

– Позвольте узнать, что вы здесь делаете так часто?
– снова крикнула она и подошла ближе к скале, на которой сидел мужчина.

Последовала очередная пауза, потом мужчина отвлекся снова и снова повернул голову к Готель. Его взгляд был рассеян, он смотрел перед собой, но скорее сквозь Готель, нежели на неё.

– Я пишу роман, - ответил он и снова устремил взгляд на горизонт.

Готель уже порядком утомилась от столь скупого диалога, но интрига росла с каждой фразой, а потому она еще продвинулась вперед, замочив край платья следующей волной:

– О чем же?

Мужчина резко повернул голову и застыл, словно сам еще не мог определить для себя идею своего замысла.

– О женщине, которую оклеветали, - наконец, изрек он.

– Отчего же?

– Из-за её цветка, - всё еще отчасти находясь в себе, отмахнулся он.

Готель подняла одну бровь. Мужчина сложил бумагу и слез со скалы.

– Жерб'eр, - представился он несколько секунд спустя, стоя по колено в воде.

– Готель, - ответила та и предложила взглядом выйти из воды.

Мужчина несколько смутился поведением замужней дамы и устремил свой взор на её обручальное кольцо:

– Простите за мою нескромность…

– Нет-нет-нет-нет…, - улыбнулась Готель и ответила то, что она обычно отвечала в таких случаях.

Только человек, по-настоящему знающий Готель, может даже лучше её самой, смог бы объяснить ей её маниакальную привязанность к этому кольцу. Первопричиной всё же было её некогда неосуществимое желание выйти замуж за Раймунда и родить от него ребенка. Со временем эта мечта всё больше лимитировалась до компромиссного брака с Клеманом; брака, который для Готель стал единственным социальным подтверждением, что она всё же являлась женщиной. А потом, сколько бы у неё ни было жизней, душа, тем не менее, у Готель была всего одна, и веря в таинство брака, она не смогла бы иметь больше мужей, а потому дорожила тем, кто даровал ей столь важное для неё чувство женоподобия. И, конечно, же, как повторяла сама Готель, это был "подарок очень дорогого ей человека", возможно потому, что сие объяснение было проще, как для окружающих, так и для неё самой.

– И что же это за цветок?
– не отставала от писателя заинтригованная Готель.

– Вообще-то это потаенная родинка в виде цветка. Правда, я пока не решил какого; возможно, в виде розы или фиалки, - шагая вдоль берега, рассуждал Жербер.

– Может быть, лилия?
– предложила Готель.

Мужчина резко остановился, его глаза зажглись этой идеей, но через короткое время снова угасли:

– Нет. Пожалуй, это было бы слишком политически, а я бы не стал уводить читателя в сторону полемики и прений.