Шрифт:
Готель, совершенно по-детски обидевшись, посмотрела себе под ноги, пожала плечами и пошла дальше:
– Вам нравится она?
– Кто?
– Ваша дама, о которой вы пишите, - добавила Готель, выходя на дорогу.
– Её образ, - кивнул Жербер, - наверное. Но я бы не хотел строить культа женщины и подниматься до кретьеновской экзальтации, а желал бы найти своё исполнения, не опускаясь при этом до жонглерства.
– Я надеюсь, вы оставите копию Гастону, - улыбнулась она, - местный книжник, - пояснила она, поймав вопросительный взгляд мужчины.
– У него есть интересные книги?
– Несколько лет назад я купила у него Парцифаля, дописанного Вольфрамом фон Эшенбахом, - вспомнила Готель.
– Обожаю Вольфрама!
– воскликнул Жербер, - так он всё же дописал его. Это невероятно!
– Это моя гордость!
– почему-то добавила Готель слова Гастона, сама от себя такого не ожидая.
Жербер на мгновение застыл, вглядываясь в прозрачные глаза, черноволосой девушки:
– Это не вероятно, - повторил он то, что всё ещё лежало на языке.
"Господи, я флиртую, - порозовела Готель, - вот что действительно невероятно".
– А я, признаться, так и не нашел в Марселе приличную книжную лавку, - почесал затылок Жербер.
Готель смутилась окончательно, но буквально вышла из этой ситуации, как и свойственно женщине, развернувшись и пойдя прочь. Оказавшись в начале своей улицы, поднимающейся от берега влево, она остановилась:
– Вам нужно пройти дальше, через рынок и обойти порт, - стараясь не смотреть на мужчину, размахивала она пальцем, - чуть-чуть не доходя до Сен-Виктора, слева будет магазин Гастона, - наспех договорила она и, сославшись на внезапные дела, мелькнула вверх по склону, словно молния, над чем потом долго хохотала, оказавшись за дверями дома.
Ей было хорошо с ним. С остроумным, но молчаливым; и Готель чувствовала, что может также иронизировать без чьего-либо ущерба. И хотя его богемное расписание порой шло в разрез с потребностями Готель, она легко прощала его, принимая во внимание род его занятия и образ жизни. А еще он писал ей стихи:
Тише пойте дудки
Спите сладко лиры
Здесь под кедром славным
Дремлет моя нимфа
Сон её восторжен
Сон её прекрасен
В царстве духов блещет
Красотою скифа
Серебром сияет
И ложится тихо
Здесь под кедром славным
Дремлет моя нимфа
– Не в этой жизни, мой дорогой Жербер, - засмеялась она, расчесывая волосы.
– Но еще совсем рано, - взмолился едва проснувшийся поэт.
– Я не могу пропускать службу. А с нашими грехами, я вряд ли вернусь из храма до полуночи.
Жербер упал спиной на подушку.
– Но вы можете остаться здесь, - растирая на запястье ароматическое масло, посмотрела она на него через зеркало.
Тот издал отчаянный рык и накрыл себе лицо соседней подушкой.
К полудню он уже приходил в себя и выносил ей на балкон вино:
– Вы так молоды, живы и веселы, - сел он рядом с Готель на корточки, - но есть кое-что, что вас выдает.
– И что же это?
– отвлеклась та от созерцания волн.
– Ваши глаза. И ваш взгляд, настолько глубокий и точный, словно вы смотрите на сей мир уже лет сто.
Учитывая, что примерно столько Готель и было, она оказалась несколько потрясена подобным замечанием; и, меж тем, разбирала в уме, что же потрясло её больше: истинность его замечания или его смелость. Она с трудом отвела глаза от пронизывающего взгляда Жербера и постаралась рассмеяться:
– Если бы я вас не знала, мой милый друг, решила бы, что вы совершенно не умеете делать женщинам комплименты.
Безусловно, Готель оценила проницательность своего друга, но решила не развивать эту тему дальше:
– Как поживает ваш роман?
– Он пишется сам, - ответил тот, - его герои созданы, они живут, общаются, совершают нелепые поступки, как и все.
– Что же делаете вы?
– О! Я лишь случайный наблюдатель, которому посчастливилось увидеть их историю и записать её, - улыбнулся поэт и воодушевленно вздохнул, заглядывая за горизонт.
– Прочтете?
– Если у вас есть время.
"Время - это единственное, что у меня теперь есть", - подумала Готель, сделав следующий глоток вина.
Они встречались около двух лет, пока Жербер не вернулся в Монтрёй - "край персиков" (как говаривал он), откуда он, собственно, и приехал в Марсель в поисках вдохновения.
Пляж опустел. Готель шла по воде, держа в руках свои сандалии; края её платья огрубели от выступившей соли, и волосы спутались на загорелых плечах. Пожалуй, из всех пережитых ею лет, эта жизнь в Марселе стала самой счастливой и безмятежной на её долгом веку. "Я много смеялась последние годы", - подумала она, разглядывая в своем отражении небольшие морщинки на уголках глаз. Её очередная жизнь доходила к концу, вследствие чего нужно было снова решать, куда ехать дальше, что очень напоминало ей её кочевую жизнь в таборе. У Готель снова не было дома. Постоянного дома. Но она о том не жалела, как не жалела об исчезнувшем Жербере. И это стало её новым качеством - не жалеть о случайных потерях. Словно в глубине своей души, на фоне бесконечного и мимоидущего времени, она утратила некое мерило ценностей в короткой жизни бесценных. И сейчас, это было единственным, о чем она сожалела. Все остальное приобрело новую метафизическую философию, рано или поздно меняющихся вещей в зависимости от её ипостасей.