Крики, доносящиеся издалека, разносятся по стоянке.

Обрывки слов, уже не имеющие смысла, доносятся до моих ушей.

С закрытыми глазами мне легко представить, что это кричат рабочие, которых здесь нет, целая армия рабочих, заполняющих стоянку, готовых ряд за рядом класть кирпич и цемент, готовых закончить эту стройку, чтобы двигаться дальше и построить еще один торговый центр, а потом еще один, точно такой же, с точно такими же магазинами, в которых будут продаваться точно такие же товары, и поэтому легко представить, что у всех рабочий одинаковые лица, у всех плохо выбритая щетина, y всех сильные руки, которые легко сжимаются в кулаки.

Я открываю глаза, а они словно призраки вокруг — сидят за рулем подъемных кранов, цементовозов, и все они остановились, чтобы посмотреть на мальчика; тот, кто напротив, показывает пальцем, чтобы они посмотрели на меня, чтобы увидели мой голый живот.

«Эй, парень, что ты там делаешь?» — представляю я, как мне кричит один из них, указывая на меня, кто-то из них свистит мне, словно я женщина, идущая по стройке в старом кино, а остальные как по команде смеются.

Я ничего не отвечаю, я не хочу говорить с этими призраками.

Я прячу лицо.

Теперь мне пора исчезнуть.

Теперь мне пора уйти далеко, спрятаться внутри себя.

Призраки опять свистят, кричат мне всякую похабщину — чтобы я сделал то-то и что-то. Собаки начинают рычать за моей спиной приглушенным злобным ворчанием, предупреждая меня, что лучше делать то, что мне велят.

Я их слышу, но я исчезаю, меня здесь нет, меня, Щенка, я далеко, здесь только Беиджи, и мне наплевать, что они сделают с ним. Я хочу, чтобы они делали с ним все, что захотят — если хотят, пусть протащат его на веревках за грузовиками, пока он не исчезнет, пока они сами не исчезнут, тогда они покончат с этим и оставят меня в покое навсегда.

Мои руки опускаются, футболка сползает вниз. Руки ничего не чувствуют, онемевшими пальцами я расстегиваю пуговицу на джинсах, тяну в стороны концы пояса, и молния расходится со скрежетом, похожим на скрежет зубов.

Я вижу, что призраки замерли, на их лицах видно возбуждение, и все как один похожи на Роя, когда он стоял в моей спальне, прислонившись к двери.

Я стою, широко расставив ноги, ремень давит мне колени, локти разведены в стороны, как у чучела на огороде, когда я снова задираю футболку. Шелест ветра в листве мне кажется шумом аплодисментов и свистом, и я чувствую, как кровь приливает к моему члену и он становится больше, а призраки начинают смеяться, когда я пытаюсь взглядом объяснить им, что это все из-за теплого ветра, который я чувствую на своей коже.

Я поворачиваюсь лицом к стене, когда их воображаемые голоса приказывают мне, и это встречается еще более бурными воображаемыми аплодисментами, еще больше воображаемых похабных фраз летит в мой адрес, еще больше обещаний того, что они со мной сделают, когда я спущусь вниз, потому что они говорят, что рано или поздно я все равно спущусь, и когда я это сделаю, они будут поджидать меня там.

Моя футболка опять опускается, когда я опускаю руки.

И я опять задираю ее левой рукой. Я кладу свою правую руку туда, куда они хотят, нежно прикасаясь, словно это ветерок овевает мое тело.

Я не хочу этого, но делаю: я улыбаюсь им, я стыдливо опускаю глазки для них, мои волосы красиво обрамляют мое лицо — я играю для них.

Я словно ангел на сцене над их головами, устраивающий представление в небесном окне для демонов, собравшихся внизу. Но я не такой ангел, как Ласи или Рианна, я грязный ангел, ангел, пойманный демонами, прирученный ангел, с которым они забавляются, превратив его в маленькую сопливую тряпку, которая делает все, что они пожелают.

Стайка птиц на земле вдруг чего-то пугается и взлетает, каркая и клокоча, разрушая образы демонов, стоящих внизу. Я вижу, как одно за другим их лица трескаются, как разбитые зеркала, и рассыпаются в пыль, и все вокруг становится четким, как фотография. И я вижу, что Кейт смотрит на меня во все глаза, стоя на верхней плошадке лесов.

У меня чуть разрыв сердца не случился, пока я пытался натянуть штаны, не расправляя трусов, чтобы побыстрей застегнуть молнию и опустить футболку. Но все это происходит недостаточно быстро, потому что когда я смотрю вниз, на Кейта, выражение его лица не меняется: сбитый с толку, испуганный, он смотрит с отвращением, но видно, что он не понимает, почему это так.

— Я просто писал, — кричу я нервным, срывающимся голосом.

Кейт ничего не говорит, просто разворачивается и уходит за угол, исчезает из виду, как и призраки.

Я слетаю вниз по лестнице за моей спиной, надеясь поймать Кейта одного, надеясь не нервничать и обернуть все это в шутку, сказать ему, что я просто писал, а если он не поверит, то я скажу ему, что это то же самое, что мы делали в хижине, листая порножурналы.

Но когда я спускаюсь на первый этаж, он уже не один. Джордан стоит рядом с ним. Кейт ему что-то говорит, но умолкает, когда видит меня.

— Что? — спрашиваю я, когда они оба глядят на меня, а потом смеются.

— Ничего, — говорит Джордан таким тоном, что становится ясно, что за его словами очень много всего, чересчур много всего, но они собираются оставить это при себе, все что они думают обо мне, и было бы лучше, если бы они просто обозвали меня гомиком или кем-то еще в этом духе и забыли об этом.