— Браво, браво, господин Доулатдуст! Каким умом и смекалкой наградил вас всевышний и всемогущий бог! Кстати, мой сын Ага Мостафа прислал своей матери из Америки пищалки и волчки, которые тоже лежат на складе. Заодно сплавим и их. Тогда мать Ага Мостафы перестанет день и ночь надоедать мне. Жаль только, что братьев и сестёр высокопоставленных персон становится всё больше и больше и всеми автомобилями, радиоприёмниками и подобными выгодными для продажи вещами распоряжаются они. Хорошо ещё, что Эхтеладж-старший, да помилует бог его отца, когда был мэром города, запретил привозить на базар дыни и баклажаны, пока эти продукты не поступят из амлякских хозяйств [74] . Или, например, помните, когда купцы навезли очень много зелёной краски и она залежалась, он дал распоряжение выкрасить все ворота и наличники на окнах в зелёный цвет и купцы распродали неходовой товар. Очень жаль, что прошли те славные времена и нам приходится довольствоваться веерами, пищалками и волчками.

— Да, я вспомнил ещё об одной просьбе Нахид к вашей светлейшей особе.

— Пожалуйста, прошу вас, я готов помочь всей душой. Особенно сейчас, когда я нахожусь на этом роскошном банкете, подготовленном с таким вкусом, старанием и любезностью.

— Что вы, что вы, здесь нет ничего особенного. Прошу вас, считайте, что этот дом — ваш дом. Надеюсь, сегодня на нашем скромном ужине мы разрешим все вопросы.

— Так о чём же просит дорогая Нахид-ханум? Думаю, что её просьбу можно будет исполнить тотчас, ведь сегодня здесь соберутся все министры.

— Просьба пустяковая. Она хотела бы, чтобы вы помогли ей получить разрешение на ввоз пяти автомобилей кадиллак. Их можно выписать на имя людей, хорошо вам известных: детей вашего покорного слуги Фарибарза и Виды и преданных вам его секретаря Хушанга Сарджуизаде, слуги Рахмазана Али и служанки Омм-ол-Банин.

— Что ж, я ничего не имею против. Боюсь только, что здесь мы можем встретиться с трудностями: ведь ввоз кадиллаков, кажется, находится в ведении не то брата, не то сёстры высокопоставленной особы?

— Да, монополия в их руках. Ваш покорный слуга и не помышляет с ними ссориться, это не в интересах государства и народа. Но ведь можно выписать лицензию на одно из государственных учреждений. А заодно пусть дадут разрешение израсходовать десять тысяч долларов валютой — мне хотелось бы купить Нахид манто. Бедняжка так страдает от зимних холодов!

— Конечно, автомобили нужны. Машалла, дети стали взрослыми, с каждым днём растут и их потребности. Ну а ваш Рамазан Али, служанка и секретарь — они ведь тоже работают, им тоже нужны машины. Опять же, разве мы можем допустить, чтобы такая молодая, изящная и красивая женщина, как Нахид-ханум, мёрзла зимой! Конечно, манто необходимо! Но скажите, председатель валютной комиссии приглашён на сегодняшний банкет?

— Разумеется, горбан. Сначала, правда, он отказывался, ссылаясь на занятость и плохое самочувствие, но когда узнал, что будете вы, ваше превосходительство, и министры, тотчас же согласился.

— Очень хорошо. Как только он хлебнёт одну-две рюмки, да и у министра финансов закружится голова, кивните мне. Сведу их с ханум и тут же постараюсь получить разрешение на ввоз автомобилей, в которых так нуждаются ваши дети и ваши близкие, а также на десять-пятнадцать тысяч долларов государственной валюты.

— Теперь нам остаётся подумать, как умаслить противников. Наиболее опасный из них, конечно, этот толстобрюхий, бесцеремонный и самодовольный осёл в чалме, Джавал Аммамеи.

— Но ведь он добился своего и заполучил в этом составе правительства пост министра без портфеля.

— Горбан, разве он с его алчностью на этом остановится?

— Право, этот нахальный тип окончательно разорит нас. И что нам с ним делать?

— Ваш покорный слуга слышал, что он недавно дал маху в клубе «Иран», проиграл там крупную сумму.

— Вы хотите сказать, что мы должны взять на себя проигрыш?

— Покорный слуга ваш нашёл иной и более простой выход.

— Пожалуйста, прошу вас.

— Вы изволили видеть дом его отца в одном из переулков на улице Насире Хосроу?

— Эту старую, насквозь прогнившую развалину

— И всё же мы должны помочь ему сплавить этот дом.

— Душа моя, но кто же его купит?

— Горбан, иначе нам от него не отделаться. Он скупее и нахальнее любого ахунда. Он сумел обобрать своих братьев и сестёр, лишил их всего состояния. Деньги он уже всё промотал, и, кроме этой развалины, у него за душой ничего нет. С женой, бельгийкой, он развёлся и отправил её к родителям. Есть у него дочь, которую он пытается подсунуть какому-нибудь аристократическому отпрыску, но пока что-то дело не ладится. Разрешите помочь ему продать этот дом! Большую часть денег он проиграет в карты, немного израсходует на дочь, а остальные в рост не пойдут, так как торговать он не умеет. Вот так с ним будет покончено, и мы избавимся от его бесконечных претензий.

— Неплохо задумано. Кому же предложить купить его дом?

— По-моему, лучше всего министру просвещения.

— Да, пожалуй, это бессловесное существо будет покладистее всех.

— В таком случае разрешите сегодня же на банкете от имени вашего превосходительства предложить ему купить эту рухлядь для министерства просвещения за восемьсот тысяч туманов?

— Ба! Ишь куда хватанул! Уж не задумал ли ты получить маклерские с этого пройдохи! Кто же купит такой дом за восемьсот тысяч?