Между тем наступил конец декабря. Моя жена в Берлине серьезно заболела и мое настроение стало в виду этого чрезвычайно подавленным. Я увидел свою полную беспомощность в борьбе за выезд и убедился в том, что предоставлен на добрую волю ГПУ. Так как я не знал причин отклонения выездной визы, то делал самые различные предположения. Я в конце концов решил, что настоящей причиной отказа в выезде является то обстоятельство, что я не был советским гражданином, а иностранцем [13] и что это качество несовместимо с занимаемой мною высокой должностью на государственной службе в советской республике.

Конечно, было необыкновенным случаем, чтобы иностранец занимал на государственной службе должность, которая охватывала бы такое громадное и разнообразное поле деятельности и была бы связана с такими ответственными функциями. Я поэтому мог допустить, что ГПУ, в качестве политической полиции, возражало по принципиальным соображениям против моего отъезда за границу в качестве носителя важных полномочий и государственных поручений. Я прекрасно знал, что я ни в чем не виновен, и поэтому ухватился за мысль, что мое состояние в иностранном гражданстве неугодно ГПУ. Одно обстоятельство, правда, меня заставило призадуматься. А именно то, что ни одна советская инстанция — ни прямое мое начальство, ни какое либо другое учреждение — от меня не потребовала отказаться от моего иностранного гражданства и приобрести гражданство советское. Поэтому я был вынужден допустить возможность того, что за отказом в выездной визе скрываются еще другие мотивы. В этом положении я обратился к народному комиссару финансов Сокольникову, который мне заявил, что в данный момент как раз происходить большая «партийная дискуссия» и что поэтому он завален работой. Конечно, как член «Политбюро» [14] , он мог бы взять на себя личное ручательство за меня, но партийными товарищами ему было указано на то, что такая чрезвычайная мера ныне, в момент партийной дискуссии, была бы неуместной. Он вместе с тем предложил мне успокоиться, пройдет может быть еще несколько недель, и я наверное получу разрешение на выезд.

Я телефонировал в Кремль полномочному представителю СССР Крестинскому, приехавшему из Берлина на партийную конференцию, и объяснил ему положение дела. Он ответил мне сухо, что он в это дело вмешаться не может, что моим начальником является народный комиссар финансов Сокольников, а Сокольников уже несомненно позаботится о том, чтобы тот человек, который пользуется его доверием и по его поручению имеет исполнить за границей важное задание, действительно смог уехать за границу.

Я не мог более переносить то ощущение, что являюсь игрушкой в руках незримой, вездесущей и всесильной тайной полиции. Во мне возмущалось против этого элементарное сознание свободы, присущее всякому нормальному человеку.

Я в виду этого отправился к Туманову, доложил ему о моих сомнениях по поводу моего положения в качестве иностранца и предложил ему, что я добровольно откажусь от должности заместителя начальника валютного управления для того, чтобы убрать с пути самое главное по моему мнению препятствие. Туманов был весьма предупредителен и участлив и не имел никаких возражений против моего предложения.

В виду этого я обратился 28 декабря 1923 года к Н. Г. Туманову, в качестве члена коллегии народного комиссариата финансов, со следующим прошением:

«Вследствие принципиальных соображений, препятствующих моей командировке за границу, в качестве заместителя начальника валютного управления, и в виду срочности и важности возложенных на меня народным комиссаром финансов поручений, я в интересах дела прошу освободить меня с 1-го января 1924 года от обязанностей заместителя начальника валютного управления с назначением меня на должность консультанта при валютном управлении.

В качестве консультанта я изъявляю готовность исполнить все заграничные поручения валютного управления и принять на себя обязанности представителя валютного управления за границей».

Народный комиссариат финансов имел на своей службе иностранца, чехо-словака, в качестве специалиста по драгоценным камням. Народный комиссариат внешней торговли вызвал англичанина в качестве эксперта-советника в Москву, в иностранных торговых представительствах СССР работал целый ряд специалистов и служащих с иностранным подданством, ничто следовательно не препятствовало назначению иностранца в качестве консультанта при валютном управлении.

Я полагал, что вследствие этого добровольного отказа — который, конечно, немедленно был сообщен в ГПУ — я фактически устранил основное препятствие к моему выезду. Но я ошибся. Выездная виза мне и после этого не была дана. Я понял, что, следовательно, против меня имеется донос и решил взять быка за рога.

Я просил Туманова сообщить мне откровенно, какие против меня имеются обвинения. Я желаю энергично взяться за мою защиту, так как не чувствую за собой никакой вины. Туманов медленно ответил, что против меня не имеется формальных обвинений, вызывающих необходимость официального обо мне следствия. Центральная Контрольная Комиссия (ЦКК) — которая имеет задачей надзор за служебной деятельностью государственных служащих — действительно может обсуждать известные данные и факты, относящиеся к моей личности, и вынести по этому поводу свое решение. Более точных сведений он, к сожалению, мне сообщить не может, ЦКК в скором времени займется этим вопросом и в связи с этим будет разрешен вопрос о моей поездке за границу.

Я на это предложил Туманову, что я готов добровольно ответить на все вопросы, которые он захотел бы поставить мне относительно моего прошлого и моей прошлой и нынешней деятельности, причем я готов дать прямые, исчерпывающие и правдивые ответы. После этого Туманов поставил мне следующее вопросы:

Во-первых, являюсь ли я собственником дома или другой недвижимости в Берлине или где бы то ни было за границей.

Во-вторых, являюсь ли я собственником или совладельцем какого-либо находящегося в Германии банкирского дома или другого находящегося за границей кредитного, промышленного или торгового предприятия.