— Ладно, — сказала Мария Ивановна и всхлипнула в последний раз. — Пойду сделаю кофе.

— Лучше чай, — сказал Илья Иванович. — От кофе у меня побаливает сердце.

Дождавшись, пока женщина ушла, Митрохин принялся расхаживать по комнате, осматривая картины и фотографии. Он видел их сотни раз, но тогда Симонов был жив, и всё это воспринималось как-то иначе.

Теперь Симонова не было. Ни дома, ни в городе, ни в природе. Его не существовало. Пустое место — вот, во что он превратился. Сознавать это было немного странно, но приятно.

Ну, допустим, эта картинка… Митрохин остановился возле картины, изображающей безлюдный берег какого-то северного моря, заросший могучими соснами. Симонов не чаял в этой картинке души. Однажды Илья Иванович, объясняя что-то, ткнул в центр картинки пальцем, — так Симонов чуть с ума не сошел от ярости и испуга. Принялся кричать, размахивать руками.

А теперь Симонова нет. И можно сделать вот так…

Митрохин послюнил палец и потер одну из сосен. Затем сколупнул кусочек масляной краски ногтем. На картине осталось едва заметное пятнышко. Илья Иванович посмотрел на него и усмехнулся.

И никакой Симонов ничего не скажет. Можно сорвать эту чертову картину и помочиться на нее! Пусть Симонов перевернётся в своем дубовом, украшенном бронзовыми вставками, гробу!

Впрочем, не перевернется. Потому как Симонов нынче — груда гнилого мяса, в которой нет ни проблеска жизни, ни смысла. Куча никому не нужного дерьма.

«А я вот жив и здоров, — подумал Митрохин и с удовольствием погладил ладонью свой круглый, тугой живот. — И проживу еще лет двадцать, а то и тридцать — если повезёт!»

В гостиную вошла Мария с подносом в руках.

— Тебе помочь? — деликатно поинтересовался Илья Иванович.

— Нет, не надо. Я уже всё принесла.

Женщина поставила поднос на журнальный столик. Митрохин, воспользовавшись тем, что Симонова стоит к нему спиной, еще раз колупнул картину и вытер испачканный палец черным шелковым платком.

— Садись пить чай, — сказала Мария.

Митрохин прошел к столику и уселся в глубокое кресло, с удовольствием отмечая, что на подносе, помимо чайных чашек, стоят вазочки с вареньем. Он обожал варенье.

— Ох, Илюша, как же мне плохо, — пожаловалась Мария. — Я совершенно не умею жить одна.

— Я тебя понимаю, — кивнул Митрохин. — Теперь тебе придется жить заново.

— В том-то и дело. — Мария вздохнула. — Но я даже не знаю, с чего начать. Я ведь никогда не вникала в бизнес мужа. Он зарабатывал деньги, я — занималась домом. Даже если бы я захотела, он бы не стал посвящать меня в свои дела. Он считал, что место женщины у плиты.

— О, да, — мягко улыбнулся Митрохин. — В этом Иван был непреклонен. Однажды он даже процитировал мне по памяти несколько абзацев из «Домостроя». Сказал, что это самые мудрые строки, из всего, что понаписало человечество. Я попробовал с ним спорить, но… Ты же знаешь, что переубедить Ивана в чем-то было невозможно.

— Да уж, — улыбнулась Мария.

«Да уж, — со мстительной злостью подумал Илья Иванович. — Однако мне, кажется, удалось решить и эту проблему».

Он зачерпнул варенье серебряной литой ложечкой и с удовольствием отправил его в рот. Затем отхлебнул чаю и сказал:

— Маш, тебе сейчас нельзя раскисать. Впереди у нас много работы. Ты должна быть сильной.

— Легко тебе говорить — ты же мужчина. А у меня просто всё из рук валится. Начала просматривать какие-то бумаги, так ни строчки не поняла. Какие-то активы, пассивы… Мне тут уже три консультанта позвонили. Набиваются в помощники.

Митрохин чуть не поперхнулся чаем.

— А ты? — едва скрывая тревогу, спросил он. — Что ты им сказала, этим акулам?

— Сказала, что подумаю, — грустно ответила Мария. — И если решу прибегнуть к их услугам, перезвоню им. Я правильно поступила?

— Вполне, — удовлетворенно сказал Митрохин. — Этих шакалов только подпусти к деньгам. Они тебя вмиг без последней рубашки оставят.

— Я так и подумала, — кивнула Мария. — Не нравится мне вся эта суета. Всё это хлопанье крыльями. Чувствую себя лакомым кусочком, который каждый норовит съесть.

Митрохин тихо засмеялся.

— Отличное сравнение, — сказал он. — Но съесть им тебя не удастся, пока рядом есть я. Так им и скажи.

Мария улыбнулась и пожала Митрохину ладонь тонкими, прохладными пальцами.

— Спасибо тебе, Илюш. У меня только на тебя вся надежда. И если ты меня не поддержишь?…

— Даже не думай об этом! — горячо проговорил Митрохин. — Ты жена моего лучшего друга! Я любил Ивана, и я люблю тебя. И я за тебя отвечаю! Уверяю тебя, сделаю всё, чтобы ты была счастлива!