Когда прыщавенький отсоединил сенсошлем и вылез из кабины, я стоял у края летного поля на Хеллугьяре. Вместе с другими неудачниками, волей наставников вынужденными утирать сопли малолеткам.

И Торвар назвал меня нянькой. При всех. Впрочем, это неважно. НО! Прыщавый посмел назвать меня нянькой при Рангфрид! («Рангфрид» обведено сердечком.)

Я не убил его. Я его даже не ударил. Только ехидно вспомнил деформированную восьмерку, которую «Агилагур» выписал десятью минутами раньше. В реальном бою после такого перестроения хвост его «валькирии» разнесло бы драупнирами соседа.

– Да ты страшен в бою, Торвар. Случись снова война с Континентом, солдаты Ойкумены могут поваляться на травке и попить пива – ты сам сделаешь за них всю работу.

Остальные вожатые поддержали меня с особой яростью. Не мне одному до слез было обидно наблюдать за полетами других. Прыщавому вспомнили все кривые движения, все его недочеты, все ранние промахи…

Клянусь, всего через три минуты он был малиновым! А еще через минуту не выдержал и сбежал.

Я не смог подавить мстительной улыбки. Тор – жесток и беспощаден, подавать в холодном виде! Мой рыжебородый тезка с небес может гордиться.

И все же как горько видеть чужой полет!

И горько видеть своих бывших твейра и фрира в чужой команде! Хрут теперь эйн на собственной «валькирии», Вандис и Ронан под его началом. Они уже слетались, и в сегодняшних маневрах были почти безупречны. Боюсь, даже я не смог бы вести лучше.

Меня заменили.

Я не уникален. Мы все не уникальны, незаменимых у нас нет – это закон академии. Но как же больно это сознавать!

Я стоял на земле и следил за тем, как в небе парит чужая «валькирия», отрабатывая до боли знакомые маневры в до боли знакомой технике, и понимал: это все. Мои друзья уже нашли мне замену.

А мой удел теперь – бубнежка прописных истин про типы турсов и конструктивные особенности. Мой удел – скучающие гримасы Хельга и скептические взгляды Альдис. Мой удел – нянька при малолетках…

(Под словами: «Мой удел – нянька при малолетках» – схематично нарисованы объятая огнем девочка и проткнутый стрелами мальчик.)

– Прозвища? – удивился Катайр.

Раздумывающий об очередной просьбе Бийрана, уже две недели переживающего из-за неудачной попытки стать ближе с Альдис, Хельг ненадолго отвлекся. День шел к завершению, группа 2-13 вернулась с очередной совместной подготовки по турсоведению, и теперь каждый занимался индивидуальными заданиями.

Однако у неугомонного Кнультссона нашлись другие планы на вечер.

– Прозвища, – повторил Фридмунд. – Ты только подумай: мы уже четыре месяца в академии, а до сих пор никого из наставников не осчастливили подходящей кличкой!

– Это ты так думаешь, – возразил гальт. – Другие группы как-то их называют за глаза.

– Не равняйся на других, Катайр, – снисходительно сказал рыжий, хлопнув напарника по плечу. – Если все будут прыгать в пропасть, ты тоже прыгнешь?

– Слушай, а ты вообще знаешь, что такое «уместность»? – спросил северянин.

– Наверное… – Рыжий напрягся, чуя подвох.

Круанарх вздохнул:

– На всякий случай я тебе разъясню. Уместным, Фридмунд, называют то, что является подходящим – подходящий нож для резьбы, подходящий стул, чтобы сидеть, подходящее сравнение для объяснения. А чтобы тебе еще стало понятнее, уточню: твоя фраза о пропасти уместной не является. – Гальт смерил напарника взглядом и задумчиво добавил: – Хотя ты и сам, в общем-то…

– Что я «в общем-то»?! – мигом завелся Фридмунд. – Ты это, говори, да не заговаривайся! Знаешь ниронскую поговорку: «Опавшая хризантема не вернется на куст»?! Вот я – куст, а мое уважение к тебе – хризантема! И она готова упасть!

– Ну, то, что ты куст, я не буду оспаривать, – ухмыльнулся Катайр. – Однако откуда вдруг такие глубокие познания ниронской культуры? У тебя же по истории Десяти островов баллов кот наплакал.

– История – пфе! Главное – дух народа, а не его история, – сказал рыжий так уверенно, что северянин опешил и не нашелся что ответить.

– Я слышал, что девчонки Кнутсдоттир Муреной называют, – внезапно подал голос Рунольв, до этого раскрашивающий контурные карты для себя и своей напарницы Андрэйст – северянки, державшей парня в ежовых рукавицах и большую часть совместной работы по турсоведению, да и по остальным предметам, спихивающей на него. Катайр не раз предлагал одногруппнику повлиять на гальтку, но Рунольв отказывался. Кажется, он радовался нещадной эксплуатации, которой его подвергала напарница.

Хельг готов был поспорить с кем угодно, что Рунольв просто доволен, что с ним общается еще кто-то, кроме членов группы 2-13.

И что «кто-то» – женского пола.

– Да я бы ее не Муреной назвал! – Фридмунд возмущенно замахал «Классификацией наземных турсов». – Злобная тварь – самое подходящее ей прозвище!

– Нельзя оскорблять наставников! – вступил в разговор Свальд, как всегда, резко и бескомпромиссно.

– Почему это вдруг?

– Наверное, потому, что Устав запрещает, – сказал Хельг, не отрываясь от схемы внутреннего устройства «Разрушителя». – Впрочем, можешь уточнить у Хрульга, я ведь могу и ошибаться.