И вот тут ей показалось, что его выдержка треснула. Обхватив ее со всей своей силой, Тимофей принялся неистово двигаться, все глубже погружаясь в нее. Заставляя Сашу ощущать себя нереальной, невесомой.

Им должно было бы быть неудобно. Но оба не гнались в этот момент за комфортом, стремясь удовлетворить куда более сильную потребность. Она вцепилась в его плечи, а Тимофей держал ее, опираясь на спинку жалобно скрипящего под ними старого стула. Его губы целовали ее лицо, рот, шею. Он мучил ее грудь, делая наслаждение почти нестерпимым. И все же, Саша ошиблась — он продолжал сдерживать и контролировать себя, он думал о ней даже тогда, когда сам задыхался от потребности. И то и дело заставлял себя останавливаться, спрашивая ее о самочувствии.

Саша не могла внятно говорить, но ее стоны и ответные движения, похоже, были достаточно красноречивы, заставляя Тимофея с новой силой целовать ее. И от такого его обращения, от такой ласки, граничащей с благоговением, она не выдержала. Тело Саши сжалось, обхватив его невероятно крепко, а потом она потерялась, разлетелась в сознании, ощущая, как крепкие руки Тимофея удерживают ее, как его губы выпивают ее крик удовольствия, и наполняют ее рот его стоном, когда Тимофей последовал за ней.

В спальню они перебрались спустя какое-то время. Не заметив, едва не придавили Тихона, который возмущенно замяукал и, фыркнув в их сторону, выбежал из комнаты. Немного стыдясь, что согнала кота с нагретого места, которое он уже привык считать своей территорией, Саша все быстро отвлеклась и успокоилась. Слишком теплыми и уютными были объятия рассмеявшегося Тимофея. И чересчур хорошо оказалось закутаться в них, погружаясь в дрему, ощущая, как его губы целуют ее шею и покусывают ухо.

А утром они оба проспали. Не катастрофично, но достаточно, чтобы подскочить с кровати и начать лихорадочно собираться. Но и, несмотря на суматоху, Тимофей проследил за тем, чтобы она выпила таблетки, и сам ввел ей новую ампулу препарата, не слушая ворчливых возражений «что уже ничего не болит»

— В инструкции четко написана схема лечения, — сурово возразил он, делая укол. — А ты сама признавала, что раньше не применяла это лекарство, так что, не спорь.

— Так и сказал бы, что просто нравится смотреть на мою попку, — пробурчала Саша в подушку, просто слишком устав за свою жизнь от инъекций и «схем».

— Нравится, — голос Тимофея потеплел, и она ощутила, как он наклонился и нежно поцеловал ее спину между лопатками. — И я не хочу лишний раз тебя мучить. Но и лечиться надо нормально.

Она зажмурилась от удовольствия и вздохнула, уже позабыв про секундную боль. Тимофей был прав. Просто в последнее время, махнув рукой на лечение, все равно не помогающее ей ни в чем, Саша сосредоточилась только на обезболивании. Вот и ворчала.

Позавтракав на скорую руку хлопьями с молоком и пожарив омлет Тимофею, хмурящемуся при виде ее завтрака, Саша увязалась следом за ним в его дом, за бритвенными принадлежностями. Да только, видно судьба была такая у Тимофея, и сегодня пойти в амбулаторию небритым.

Стоило им выйти на ее крыльцо, как их внимание привлекло ворчание Дика и тихое фырканье, доносящееся из-под скамьи, на которой они сидели позавчера вечером. Наклонившись, Саша с удивлением увидела ежика. Тот был еще довольно мал и прятался в тени, подозрительно косясь на всех вокруг.

Ничего не понимая и удивляясь, что он не ушел ночью, Саша уже собиралась было обернуться за пояснением к Тимофею, как вдруг ежик неловко повернулся. И она заметила, что одна его лапка поранена и из раны торчит обломок косточки. Малыш просто не мог уйти, наверняка ему было больно. И потому, наверное, он остался у миски с молоком, которую Саша выставила на ночь.

Осторожно протянув руку, она подхватила малыша под животик, ощущая, что Тимофей присел рядом, заинтересованный ее действиями. Ежик попытался свернуться в клубочек, но у него не вышло.

— Смотри, — ощущая жалость и сострадание, она показала попискивающего малыша Тимофею, — у него лапка поломана…

Саша осторожно погладила животик ежика и подняла глаза на Тимофея.

Он смотрел на малыша с таким же сочувствием, как и она сама. А потом поднял глаза на Сашу. И вдруг нахмурился.

— Нет, — заворчал он и покачал головой. — Я врач, а не ветеринар, женщина, — он с недовольством поджал губы. — Хочешь, отнесем его к ветеринару, здесь есть.