— Господи, да о чем вы, Сева! — не сдержалась Ирина Генриховна. — Здесь все ясно как божий день, и я считаю, что наши обязательства относительно родителей Стаса выполнены.

— Даже так? — удивился Голованов. — И что теперь?

— Надо звонить в МУР и…

— И что вы скажете тому же Яковлеву?

— Ну-у, все то, что рассказала мне Савельева. Думаю, этого вполне достаточно.

— Достаточно для чего? — В голосе Голованова послышались жесткие нотки. — Достаточно для того, чтобы предъявить обвинение в убийстве этому влюбленному придурку?

— Положим, он не такой уж и придурок, — стала закипать злостью Ирина Генриховна, не понимая, с чего бы это полез в бутылку многоопытный Голованов, когда и так все ясно как божий день, а во-вторых…

— А во-вторых, этот самый Артур, если, конечно, он не полный дебил, заявит, что он, зная о взаимоотношениях Савельевой с Крупениным, решил встретить его у института, чтобы чисто по-человечески поговорить с парнем, так как все еще продолжает любить Татьяну, и вот тут-то он и услышал новость, которой он и порадовался в душе и содрогнулся одновременно. Убили парня! Кто-то пытался ограбить.

Он замолчал, словно самому себе давал передых, и добавил устало:

— А может, еще с десяток вариантов наплести. Тем более что это, возможно, так и есть на самом деле.

Слушая Голованова, Ирина Генриховна поначалу злилась, но, в конце концов, вынуждена была признать в душе правоту старого спецназовца. И когда он замолчал, готова была изменить первоначальный тон.

— Хорошо, пусть будет так. На допросе он может заявить все, что угодно. Но мы-то с вами должны понимать…

— Я все прекрасно понимаю.

— И что?

— Да в общем-то ничего нового. Надо продолжать работать над этой версией, возможно, обозначив ее рабочей версией, а попутно не забывать и остальные.

И снова она вынуждена была согласиться с Головановым. Только спросила устало:

— Вы возьмете на себя разработку Артура?

— Без проблем.

— В таком случае записывайте. Чижов Артур Валентинович, предприниматель. Генеральный директор фирмы «Вероника». Со слов Савельевой, эта фирма является его собственностью. За редким исключением его всегда сопровождает охранник, он же и водитель.

— А что за тачка у нашего Отеллы?

— Темного окраса новенький «Форд» с тонированными стеклами.

— Серьезный, видимо, мужичок, — рассудительно заметил Голованов.

— Судя по тому, что рассказывала Савельева, бизнес его процветает.

— И несмотря на все свои преимущества перед нами, грешными…

— Ревнивый дурак, он и в Африке — дурак! — не смогла сдержать своих эмоций Ирина Генриховна, по-своему расшифровав сказанное Головановым.

Молчание, прыснувший головановский смешок и негромкое, с наигранным сталинским акцентом:

— Это вы о ком, товарищ Турецкая?

— О мужиках, товарищ Голованов. И о мужьях тоже.

— Простите, з-э-э… Это вы, в общем, или конкретно о ком-то?

Она не понимала, к чему бы это умница-Голованов завел эту игру в поддавки, но ее уже, что называется, понесло, и она не могла остановиться.

— И в общем, и в частности, товарищ Голованов. И вообще, перестань поясничать. И без того тошно.

— То, что тошно — это хорошо. Это очень даже хорошо, — вдруг ни с того ни с сего негромко произнес Голованов и тут же вкрадчивым шепотком спросил: — Кстати, не интересно будет знать, с кем я пью сейчас водку?

У нее что-то кольнуло в сердце, однако она все-таки нашла в себе силы спросить, как ни в чем не бывало:

— С Агеевым? Или, может, с Максом третью партию в шахматы заканчиваете?

— Ну-у, с ними я, положим, и в «Глории» могу выпить, а вот такой гость как…

— Турецкий? — не вынесла она этой пытки.

— Да, Александр Борисович Турецкий! И слышит весь наш разговор.

Она вдруг почувствовала, как к ее лицу прилила кровь, жарким огнем зарделись кончики ушей, и она уже не могла сдерживать рвущегося из ее груди крика. Крика души.

— Тогда пускай слышит, чтобы ехал немедленно домой! Ты понимаешь меня, домой! А не пил водку где-то на стороне.

— Ну-у, я, положим, не сторона, — с обидкой в голосе протянул Голованов. — Да и вообще…

Но Ирина Генриховна уже не слышала его. Бросила телефонную трубку и уткнулась лицом в ладони. Ее плечи и все ее тело сотрясали рыдания.

— Дура, дура, дура… — приглушенным бабьим криком кричала она и не могла остановиться.

Опустив трубку на рычажки, Голованов почесал переносицу, тяжело и обреченно вздохнул, словно тащил на себе неподъемный мешок с солью, покосился на сидевшего перед ним Турецкого.