— Ну что, Виталий Андреевич, хреновато? — с долей участия в голосе осведомился Хмелев.

Серый на это только плечами пожал. Мол, тебя бы, волка муровского, в мою шкуру, ты бы тоже задумался о жизни своей дальнейшей.

— М-да, — согласился с ним Хмелев, в упор разглядывая арестованного. Причем, без какой-либо злости, и даже, кажется, с откровенным сожалением.

«Впрочем, оно и понятно», — сам про себя решил Серый и даже, кажется, духом воспрянул. Все-таки, не один год знакомы. Первый раз его Хмелев взял на скачке, когда еще простым опером на земле пахал. А теперь вон. И он уставился по-детски наивным взглядом на хозяина кабинета. Мол, хошь судом суди, хошь помилуй, весь в твоих руках.

И фортуна, кажется, впервые за последнее время повернулась к нему лицом.

— Так как же это ты умудрился так вляпаться, Виталий Андреевич? — жалостливо спросил Хмелев.

И снова Серый пожал плечами. Однако надо было что-то говорить, тем более, что Хмелев не давил на психику, и он негромко пробормотал:

— Черт попутал, гражданин начальник.

— Да какой я тебе начальник? — вроде бы как даже обиделся Хмелев. — Начальником у тебя будет кум на зоне, а я… Виктор Петрович, если не забыл, конечно.

При этих словах, которые несли в себе много обещающего, Серый невольно вскинул голову, и было видно, как по его лицу, уже немолодому, прошелся нервный тик.

Спросил, словно выдохнул:

— Надолго думаете меня?

— А сам-то как считаешь?

Серый угрюмо молчал, и Хмелев решил не тянуть более резину. Тот капкан, который он поставил на Серого, захлопнулся, и теперь надо было правильно повести игру.

— Ну, чего молчишь, как Александр Матросов на допросе? [4] Или боишься срок озвучить?

Серый поднял на Хмелева глаза. И в них плескались такая невысказанная боль и мольба о пощаде, что впору было и самому расплакаться.

— Вы же знаете, что еще один срок я не выдержу.

— Похоже, — согласился с ним Хмелев. — Но зачем, в таком случае, на скачок пошел?

— Говорю ж вам, черт попутал.

— Ну, на дьявола, положим, ты стрелки не переводи, — резонно заметил Хмелев, — а вот насчет твоего корефана, который намедни с зоны откинулся.

— Это кто же?

От удивленного возмущения у Серого даже рот приоткрылся, блеснув шпалерой металлических зубов.

— Ингуш! Слушок на Москве пошел, что он уже давно тебя на это дело подбивал.

Теперь уже возмущению Серого не было, казалось, предела.

— Меня?… Ингуш?… На скачок?

— Слушай, Серый! — повысил голос Хмелев. — Или ты кончай Ваньку валять, или передаю тебя сле-доку и пускай сам с тобой разбирается.

Угроза подействовала, и Хмелев жестко спросил:

— Ингуш у тебя был? Только давай без лапши на уши.

— Ну!

— Так вот я об этом и говорю! — обрадовался Хмелев. — И скачок этот.

— У нас другой разговор был.

— Не поверю.

— А ты поверь, Виктор Петрович. Сам знаешь, Серый боталом болтать не будет.

— И о чем толковали?

Серый откашлялся.

— Да, в общем-то, пустяшный разговор был, никчемный.

— Виталий Андреевич, голубь ты мой! — всплеснул руками Хмелев. — И ты думаешь, я поверю тому, что откинувшийся с зоны Ингуш пришел к тебе, чтобы просто ни о чем побазарить?!

— Ну-у, конечно, не то чтобы ни о чем, — закудахтал Серый, — но это вовсе не то, о чем вы думаете.

— И все-таки?

Серый шевельнул плечами, словно освобождался от каких-то пут и, почти выдавливая из себя слово за слово, каким-то совершенно чужим голосом процедил:

— Он. Ингуш, значит. попросил берлогу одну пощупать, незаметно причем, на тот случай, чтобы убедиться, что там мухолов живет.

«Вот оно, значит, что, — хмыкнул про себя Хмелев. — Кому-то понадобилось вещественное, а не косвенное подтверждение своих догадок. И тот, у которого Ингуш пошел на поводу, не нашел ничего лучшего, как „пощупать хату клиента“.

— И что? — спросил Хмелев.

— Да что ж я, полный бельмондо, [5] что ли!

— Выходит, отказался?

— Само собой.

Теперь оставалось спросить главное.

— А на кого работал Ингуш? Серый пожал костистыми плечами.

— Точно, конечно, сказать не могу, но… Короче, то ли его родственник, нарисовавшийся в Москве, то ли просто земеля.

— А если точнее? — потребовал Хмелев. И добавил более настойчиво: — Колись, Андреич! От того, какова твоя память, твой срок зависит.