Чем бездумнее жил Сансиро, тем веселее становилось у него на душе. Первое время он был так внимателен на лекциях, что от напряжения часто терял способность воспринимать, но сейчас этого с ним не случалось. Он размышлял во время лекций о посторонних вещах, а кое-что сознательно вообще пропускал мимо ушей. Приглядевшись к остальным студентам, Сансиро обнаружил, что все, начиная с Ёдзиро, ведут себя точно так же. И он стал думать, что так, пожалуй, и нужно поступать.

Порой в голову ему приходила мысль о виденной им в тот памятный день ленте. И тогда он испытывал смутную тревогу, даже печаль. Появлялось желание тут же отправиться в Окубо, Но от этой мысли отвлекали различные картины, которые рисовало ему воображение, всё новые внешние впечатления, и он опять чувствовал себя легко и беззаботно, предавался мечтам и никак не мог собраться в Окубо.

Как-то во время послеобеденной прогулки Сансиро добрался до Дангодзака и, спускаясь по его склону, свернул влево, к широкой улице Сэндагибаяси. Стояли погожие осенние дни, и небо над Токио казалось таким же прозрачным, как в деревне. При одной лишь мысли, что живёшь под таким небом, голова становится ясной. А уж как хорошо здесь, в пригороде! Дышится легко, свободно. Душа становится бескрайней, как небо, а тело — упругим, не то что весной, когда чувствуешь себя каким-то расслабленным. Разглядывая живые изгороди по обеим сторонам улицы, Сансиро впервые наслаждался ароматами токийской осени.

Обогнув подножье холма, Сансиро неожиданно увидел узкие и длинные полотнища. Они оповещали, что здесь несколько дней назад начался традиционный осенний показ цветочных кукол [31] , изображающих героев старинных сказаний и легенд. Издали доносились голоса, звуки барабана, трещоток. Эти звуки, устремляясь вверх, медленно растворялись в чистом осеннем воздухе и постепенно замирали. Едва касаясь слуха Сансиро, они его не раздражали, а, напротив, радовали.

Вдруг из переулка появились двое. Один из них окликнул Сансиро. Это оказался Ёдзиро. В его спутнике Сансиро узнал того самого человека, который тогда в Аокидо пил чай, и сразу понял, что это Хирота-сан, что, впрочем, он давно уже предполагал. Каким-то странным образом судьба связала его с этим человеком ещё в поезде, когда они вместе ели персики. Ещё глубже ему врезалась в память встреча в Аокидо, когда Хирота пил чай и курил, а Сансиро, побыв там очень недолго, убежал в библиотеку. И тогда и сейчас Сансиро почему-то казалось, что у Хироты лицо синтоистского священника, а нос европейца. Хирота был в своём обычном летнем платье, однако по виду его нельзя было сказать, что ему холодно.

Сансиро хотел обратиться к нему с приветствием, но не знал, что именно сказать, — слишком много прошло с тех пор времени. Поэтому он только приподнял фуражку и поклонился. Это было, правда, слишком вежливо по отношению к Ёдзиро и несколько фамильярно по отношению к Хироте. Ёдзиро тут же запросто познакомил их.

— Мой однокурсник. Окончил колледж в Кумамото и в первый раз приехал в Токио. — Он поспешил сообщить, что Сансиро провинциал, хотя никто его об этом не спрашивал, и повернулся к Сансиро: — А это Хирота-сэнсэй. Преподаватель колледжа…

Тут Хирота-сэнсэй произнёс:

— Знаю, знаю.

Лицо Ёдзиро выразило удивление. Однако он не стал докучать сэнсэю расспросами о том, откуда тот знает его друга, без всяких предисловий обратился к Сансиро:

— Ты не слышал, тут поблизости нигде не сдаётся дом? Разумеется, просторный, чистый, с комнатой для сёсэя… [32]

— Дом? Сдаётся.

— Где же? А он не грязный?

— Да нет, чистый. С большими каменными воротами.

— Замечательно! Говори скорее, где он находится. Каменные ворота, сэнсэй, ведь это просто отлично. Мы непременно его снимем, да? — загорелся Ёдзиро. Однако сэнсэй ответил:

— Каменные ворота не подойдут.

— Не подойдут? Жаль. А почему, интересно?

— Не всё ли равно почему. Не подойдут.

— Но ведь каменные ворота — это чудесно. Жили бы так, словно вам пожаловали титул барона, а, сэнсэй? Разве плохо?

Ёдзиро говорил с самым серьёзным видом. Хирота насмешливо улыбался. В конце концов верх одержала серьёзность и решено было, во всяком случае, посмотреть дом. Сансиро взял на себя роль провожатого.

Выйдя переулком на соседнюю улицу, они прошли по ней с полквартала к северу и очутились на узенькой улочке, скорее похожей на тупик. Она упиралась в сад, принадлежавший торговцу цветами. Немного не доходя до него, Сансиро и его спутники остановились. Справа они увидели два гранитных столба и железные створки ворот.

— Здесь, — сказал Сансиро. На воротах действительно висела табличка «Сдаётся».

— Вот это да! — Ёдзиро с силой толкнул ворота, но они оказались запертыми.

— Подождите, сейчас пойду спрошу, — быстро проговорил Ёдзиро и скрылся в глубине сада. Хирота и Сансиро оказались предоставленными самим себе.

— Ну что, нравится вам Токио?

— Как сказать…

— Город, конечно, большой, но грязный, верно?

— Да-а… Пожалуй…

— Нет, с Фудзисан ничто не сравнится, не правда ли?

О Фудзисан Сансиро совсем забыл. Ему показал эту гору Хирота, когда они ехали в поезде. Сейчас, вспомнив об этом, Сансиро ощутил её величие. И ничтожными показались мучившие его тревоги и сомнения. Сансиро устыдился того, что не заметил, как растерял тогдашние впечатления. Но тут Хирота озадачил его новым вопросом:

— Вы никогда не пробовали перевести Фудзисан?

— Перевести?

— Да, перевести. Любопытная вещь. Когда переводят природу, о ней говорят, как о человеке, наделяя теми же эпитетами: «величественная», «великая» или «могущественная», и всё в таком духе.