Мир жаждет перемен. Жизнь без перемен невозможна. А вот палата Мастаева, кажется, совсем не изменилась. Зато за окном совсем вид иной. В советские времена был виден ухоженный парк с фонтаном, статуями и, конечно, кумачовым транспарантом, зовущим в светлое будущее. Теперь за окном грубая кирпичная кладка, окна забраны частой решеткой, от чего мрак в помещении, мрак и на душе. Только вот лечащий врач Зинаида Анатольевна вроде совсем не изменилась. Ее появление — как луч света. Однако она очень сурова и не то чтобы Мастаева не узнает, а, наоборот, словно вчера расстались.

— Раздевайтесь по пояс. Да, туберкулез-то схватили. И сейчас, судя по коже, что-то не так. Одевайтесь, пройдем в рентген-кабинет.

И прежде только в рентген-кабинете Зинаида Анатольевна говорила свободно. То же стало и теперь.

— Все изменилось. Везде камеры наблюдения, даже в санузле. Все под контролем. Ныне вы карцер не выдержите. Кисель не пейте. А лекарства — обязательно, — и совсем громко: — После обеда будет снимок, тогда поставим диагноз.

— А разве не в ином месте мне ставят диагноз?

— То — душевный, вы якобы дурак. А я о теле, оно явно больное, очень больное.

Мастаев сам это давно уже чувствовал, точнее знал. А после обеда со снимком, с респираторной повязкой на лице появилась Зинаида Анатольевна:

— Видимо, присутствие духа как-то держало вас, — определила она состояние больного. — Оба легких затемнены. Завтра будет биохимический анализ. И без того все ясно, — а у Мастаева, наоборот, в глазах потемнело — силы внезапно покинули его, и он потерял сознание.

Туберкулез, тем более рецидивирующий туберкулез, — очень тяжелая болезнь, болезнь тяжелого бытия, из которой очень даже не просто выкарабкаться. Он это прекрасно понимал. А Зинаида Анатольевна говорила:

— На сей раз вам просто повезло, что сюда попали. В тюремной больнице, тем более в колонии, — она не продолжила, да Ваха знал статистику смертей тубзаключенных. И если некоторое время назад, будучи пусть даже не героем, но защитником и патриотом, он воспринимал смерть как логическое продолжение быстротечной жизни, то теперь, оставаясь на тех же мировоззренческих позициях, однако своей смерти, смерти от инфекции, в таком месте, признанным душевно больным, естественно не желал. И мотив здесь, помимо перечисленного, главенствует иной — любимой он любим.

Наверное, поэтому его сознание (и это скорее бессознательно) окунается в мифологическое содержание древнейшего замечательного добиблейского сказания о Гильгемеше, [171] легендарном царе шумерского города Урух, который отправился на поиски цветка бессмертия через океан смерти.

— Я поражена, — где-то через год пребывания в психлечебнице говорит Зинаида Анатольевна, глядя на очередные снимки в рентген-кабинете. — Очень хорошая динамика. Рубцы почти заживают. Я такого ранее не встречала.

А Мастаев в очередной раз просит:

— Помогите мне.

— Вы, действительно, того, — она показывает у виска. — Куда рветесь? Хотите в Чечню? Так там по-прежнему свирепствует война. Там вы никогда не поправитесь.

— Я останусь в Москве.

— Кто вас в Москве оставит? — злодей. Разве что опять в тюрьме? Вот это реально.

— Я хочу выйти, я хочу нормально жить. Меня ждет сын, любимая женщина.

— Вас ждет незаконченное уголовное дело. И из генпрокуратуры регулярно поступает запрос — «невменяемый или будут судить?» А приговор-то ваш уже готов.

При этом Мастаев всегда вспоминает извечное — «итоговый протокол выборов — готов».

Он должен сдаться? Пожизненно в психушке, конечно, лучше, чем пожизненно в тюрьме. Неужели у него, как и у общества, нет выбора, а есть только кем-то заготовленный «итоговый протокол», как и его «диагноз»?

А ведь в той же «Легенде о Гильгемеше» по пути к бессмертию главный герой на берегу океана смерти встречает женщину, которая учит довольствоваться простыми радостями смертной жизни:

— Гильгемеш, зачем ты идешь этой дорогой? Той жизни, что ты ищешь, ты никогда не найдешь. Когда боги сотворили человека, смерть определили они человечеству в удел, а жизнь оставили в своих собственных руках. Насыть свое чрево, Гильгемеш; наслаждайся день и ночь; каждый день готовь приятную забаву. И день и ночь будь игрив и весел; пусть одеяния твои будут прекрасны, тело омыто и чиста голова. Уважь дитя, что за руку тебя возьмет. Пусть будет счастлива супруга на твоей груди.

Все это доступно Гильгемешу-царю, но он настаивает на позволении пройти по опасному пути. Испытав все трудности, Гильгемеш добывает со дна океана цветок бессмертия. И когда он усталый прилег отдохнуть и заснул, змея учуяла удивительный аромат растения, метнулась вперед и утащила его. Съев растение, змея тут же обрела способность сбрасывать кожу и таким образом возвращать себе молодость. А Гильгемеш, проснувшись, сел и заплакал, поняв, что он смертен. А мораль?

И до, и после Гильгемеша были герои-правители. И только Гильгемеш остался в истории человечества. Ибо единственное доступное человеку бессмертие — это память о его славных делах.