Как они его вычислили, подумал он, хотя люди умные. Сунулись на станцию, мобилизовали местных стражей порядка. Те нашли бы, к чему придраться. Если же он не появился, значит, пошел перегон пешком. Кто же пойдет в обратную сторону? Ясно, что к Москве. Треск слышался все ближе. Вот, гад, даже не скрывается, подумал Борис. Страшно не было. Досада. Как это он не учел такой вариант. Это все история с Зойкой выбила из него профессиональный нюх. Впереди светлела поляна. На таких хорошо проводить пикники. Где-то неподалеку шумел ручей.

Они вышли на освещенный пятачок почти одновременно. Сбоку от Бориса застыла бесформенная тень непонятной конфигурации. Словно человек натянул на себя брезентовый чехол от машины. Сопел под ним и стоял. Ну иди! Антоненко подобрался для броска в сторону.

Тень сопела и не двигалась.

– Ну иди, чего встал? – громко предложил Борис.

Ему показалось, что нападавший брезгливо фыркнул. По-лошадиному.

Взошедшая луна сбросила лохмотья облаков, и Антоненко облегченно вздохнул: метрах в семи сбоку стоял не дюжий охранник в чехле от машины, а лось. Обыкновенный подмосковный лось. Стоял и фыркал по-лошадиному. Антоненко вдруг вспомнил, что у него в папке лежит бутерброд. Теперь уже сам стараясь не спугнуть зверя, достал его и, развернув, положил на землю. Отошел. Лось ждал, когда человек уйдет совсем, и следователь пошел по тропинке с легким сердцем. Начавшаяся так неудачно сегодня служебная командировка в Подмосковье закончилась.

Лось провожал его до самых огней следующей станции.

Электричка из новых подъезжала к Москве. Гордеев не замечал комфорта, который ему пообещали в поездке, ни когда ехал туда, ни теперь, возвращаясь. И если «туда» он был занят в основном составлением новых, немыслимых версий, то «обратно» у него их было еще больше. Правда, других. В небольшом чемоданчике, непременном спутнике адвоката, лежала коробка с письмами, фотографиями и дневником. Но это только на первый взгляд бумаги. Если проанализировать находки и сопоставить их с тем, что обнаружилось на чердаке маленького частного домика в рабочем районе Рязани, можно было бы сделать далеко идущие выводы.

Давай не будем спешить, убеждал себя адвокат, быстрота нужна при ловле блох. Во-первых, в банке под кроватью найдены окурки, а, как известно, Игорь Игнатьев не курит. Во-вторых, зачем москвичу ехать в Рязань и жить там несколько дней в «антисанитарных условиях»? Прятался от кого-то? От кого?

Игорь уехал из города в семнадцать. Сразу после смерти матери. Поступил в техникум легкой промышленности на Старомарьинском, проучился два курса, ушел, загремел в армию. Это значит, что он не был в городе около семи лет. И почему упорно утверждает, что не был там со смерти матери? Вопросов было больше, чем ответов.

Адвокат снял с полки портфель и снова углубился в дневники в надежде найти ответы на занимавшие его вопросы. То же чувство неоформившейся мысли, преследующее его уже несколько дней, росло в нем подобно опухоли.

Начало первой тетради ничего особенного не объясняло. Обычный женский дневник. Она разговаривала с ним как с живым человеком. Из этого следовал только один вывод – мать Игоря была одиноким человеком. Что ж, бывает. Иногда это превращается в образ жизни. К нему привыкают. Человек загораживается непроницаемой стеной и может быть передовиком производства, но общественной работой заниматься не будет никогда. Никогда не сядет на собрании в первый ряд и прогулосует «как все», не дрогнув ни одной клеточкой тела. Впрочем, иногда такие становятся на дыбы и идут до конца. Вот пример того, как радостная, искрящаяся любовью и добротой душа сворачивается в тугой комок... Мать-одиночка. Нет. В этом нет правды. Кто такой Всеволод? «В» обозначен он почти везде, и только раз она проговорилась дневнику.

Юрий снова пролистал последние страницы.

«У меня cнова спайки. Новая оперция ничего не даст. Я так утомила Игоряшу, что он буквально спит на ходу. Но что же я могу поделать? Как хочется ананасов. Да где их в нашем забытом богом городишке найдешь? Игоряше скоро семнадцать, а я ничего не могу ему подарить. Хотя... Есть хороший кусок батиста. Я могу вышить платок. Пусть помнит только маму. Пусть больше ничего не связывает его с этим домом, где, сейчас в это трудно поверить, мы все были очень-очень счастливы. Пожалуй, вышью. Я вышью ему золотую рыбку...»

Что не должен помнить Игнатьев-младший? Кого? Всеволода? Отца?

По трансляции объявили прибытие на Казанский вокзал. Адвокат вышел на перрон и поспешил к платной стоянке, где накануне оставил машину. Вырулил на площадь и помчался домой. Его встретил запах давно не проветриваемого помещения. Юрий открыл окна, впустив внутрь шум улицы. Посмотрел на диван. Надо бы убраться. Но предварительно позвонить Антоненко. Следователя дома не оказалось. Откуда Гордееву было знать, что именно в этот момент пригородная электричка подвозила того к столице. Подвозила после беседы с генерал-майором медслужбы.

Гордеев решил не терять времени даром. Нагнулся и вымел веником из-под дивана ажурные женские трусики. Сначала не понял чьи, потом вспомнил жену Локтева, брезгливо взял их двумя пальцами и вынес к мусоропроводу. Как назло, у мусоропровода встретилась соседка. Ее языка побаивался не только весь подъезд, весь дом трепетал. Она понимающе посмотрела на адвоката и вздохнула не менее красноречиво.

– Дура, – буркнул Гордеев и тут же спохватился: – Какая же дура у нас власть. А ведь раньше как было?