Шрифт:
Садчиков кивнул: угу, мол, постараюсь. Он нетерпеливо топтался на месте, ожидая, когда же она его наконец отпустит.
– Ладно, иди… – сказала Екатерина Илларионовна.
И Андрей Петрович сразу же дернулся к кабинету мэра.
– Только не забудь! – напомнила ему Екатерина Илларионовна.
– Угу… – снова буркнул он.
И – забыл.
Потому что когда он зашел к Семенову, то из его головы мгновенно вылетело все, что в ней было, а влетело в нее звенящее предчувствие чего-то ужасного. Вот просто физически влетело через ноздри с первым же вздохом. Андрей Петрович реально ощутил запах этого предчувствия – оно было невероятно затхлым и с примесью мочи. Как будто очутился Андрей Петрович не в кабинете мэра города, а на обжитом бомжами провинциальном вокзале и прямо с порога в нос ему шибанули такие ароматы, которые свалили бы кого угодно. Вот так: шагал, шагал, о чем-то думал, к чему-то готовился, что-то про себя проговаривал, кивал и поцокивал языком в такт мыслям, а тут вдруг – бац!
Но Садчиков был тертым калачом. Он успел сориентироваться и определить, откуда исходит угроза.
Угроза исходила от макушки мэра.
Эта макушка была направлена точно в сторону остановившегося в дверях Андрея Петровича и вызывала ассоциации с головой быка, готовящегося броситься на замешкавшегося тореадора.
Поэтому Андрей Петрович решил не мешкать.
– Зачем вызывал, Вячеслав Витальевич? – спросил он и прошел к креслу, которое недавно покинула Екатерина Илларионовна.
Макушка склонившегося над комиксами поползла вверх, и перед Андреем Петровичем возникло мертвенно-бледное лицо мэра. Какое-то время оно оставалось без движения – ни бровь не шевелилась, ни веко не дрожало, а потом Семенов вдруг как будто очнулся и задергал сразу всем, что имел: и бровями, и губами, и носом, и даже ушами.
– Корнева и Дроздову нашли! – выпалил он.
И рассказал Садчикову, что в ресторане «Между небом и землей» следователь из Москвы Турецкий ведет сейчас с Корневым переговоры и, судя по всему, возьмет этого Корнева как последнего лоха, потому что Корнев против Турецкого и правда последний лох, как и мы с тобой, Андрей Петрович, да-да, как и мы с тобой, и не возражай, пожалуйста, не возражай!
Но Садчиков и не думал возражать. Он слушал Вячеслава Витальевича притаившись, будто зверь в норе, и продолжал оценивать обстановку не зрением и слухом, а исключительно обонянием.
Ему показалось, что теперь в кабинете запахло жареным.
И еще ему показалось, вернее, не показалось, а он ясно увидел, что мэр его боится.
Боится!
Самооуспокаивающая мантра: «Корневу никто не поверит, потому что он белобилетник!» – была враз забыта Вячеславом Витальевичем, и теперь он содрогался от мысли, что Витя сдаст Андрея Петровича, а Андрей Петрович… Тут мэр переводил дух и изо всех сил заставлял себя уверовать в благородство Андрея Петровича, который не потянет за собой на нары и его – Вячеслава Витальевича… и не мог.
Ну как же – не потянет! Потянет! Потянет, гнида…
И Семенов исподлобья смотрел на Садчикова, даже не пытаясь скрыть своих чувств.
Но и Садчиков смотрел на Семенова не по-доброму. Вернее, он не то чтобы смотрел, он обнюхивал мэра, как волк издалека обнюхивает охотника, собирающегося перезарядить ружье: ну что – пахнет ли новыми патронами? Или кончились они?
Патроны у мэра были. И Андрей Петрович унюхал, что на каждом из этих патронов густыми черными чернилами перьевого «паркера» мэра выведено: «Смерть Садчикову!»
«Я уже не жилец… – понял Андрей Петрович. – Он убьет меня…»
Однако Садчиков не стал рвать на себе рубаху и орать, что, падла буду, не расколюсь. Зачем? Это же бесполезно – мэр напуган так, что не поверит никаким обещаниям и даже наоборот – еще сильнее утвердится в своем решении убрать Андрея Петровича на два метра под землю.
«Так что не надо истерик… – подумал Садчиков. – Не надо…»
Между тем Вячеслав Витальевич снова склонился над комиксами и, послюнявив палец, перебросил последний лист.
– Все… – пробормотал он. – Взяли главаря…
Затем он уронил голову на упертые в стол руки и закрыл глаза.
Андрей Петрович молча поднялся с места и пошел к двери. В его висках стучала кровь.
«У меня теперь один выход… – думал он. – Опередить его… Опередить!»
А Витя в это время кричал через дверь нашедшим его гадам, что он их нюх топтал, и лоб долбал, и даже с мамами их, оказывается, совершал всякие непотребства.
– Может, все-таки скажете, что вам надо? – спрашивал в щель Турецкий.
– Скажу… – обещал Витя и снова включал свою поливалку.
И лишь когда выкричался, то действительно сказал:
– Мне нужна заправленная бензином машина и ключи от нее. Я собираюсь уехать на этой машине далеко-далеко. Бабу я увезу с собой, а когда окажусь в безопасном месте, то отпущу ее. Понятно?
Чего ж тут непонятного…
Турецкий задумался. Взять Витю сейчас не было никакой возможности: лезвие у Ингиного горла холодно поблескивало – это было видно в дверную щель, и тонюсенький металл оберегал Витю лучше всякой брони.