– Молчат.

– Странно... – Грязнов увеличил громкость в динамиках до максимума. Стали слышны звуки улицы, гудки, даже разговоры прохожих. Наши же бандиты почему-то упорно молчали.

– Не нравится мне это все, Саша. – Грязнов покачал головой.

– Пошли кого-нибудь, пусть посмотрят поближе, – предложил я. Уже закрадывалось нехорошее предчувствие. Которое я безуспешно гнал от себя. «Нет, ну не может быть, – говорил я сам себе, – почему именно сегодня? Когда я вышел на этого Балабана». Но тем не менее я уже был уверен, что именно сегодня и именно в день моей операции бандиты решили свести счеты друг с другом.

На экране монитора мы видели, как Лазарук вышел и направился к красной «десятке». По дороге он закурил и небрежной походкой приблизился к ней. Как бы невзначай заглянул в окно. Потом, забыв про конспирацию, буквально прилип к стеклу. И быстро побежал обратно.

Я знал, что он сейчас скажет.

– Вячеслав Иванович, они оба мертвые.

Качок и «Леннон» сидели в машине неподвижно, как прикованные. Они были убиты необычным способом – третий клиент ввел им в затылки две длинные трехгранные заточки. Острие проникло в мозг и вызвало мгновенную смерть – все это я могу определить и сам, без всяких судмедэкспертов. Оригинальность же состояла в том, что другой конец заточки как бы поддерживал головы убитых, упираясь в спинки кресел. Поэтому и казалось, что с ними ничего не произошло. К тому же кровь стекала по тем же заточкам назад.

– Лихо придумано, – отреагировал Грязнов на увиденное, – и ведь место бойкое, прохожих полно, никто и не заметил, что здесь произошло убийство.

– Да. Наверное, они даже не успели понять, что с ними произошло. Самое главное, убийца получил возможность уйти, пока не обнаружат трупы.

– Ну от нас-то он не уйдет. У него на хвосте мои люди, – потер ладонями Грязнов.

Однако когда поступило сообщение от оперативников, которые преследовали третьего клиента, нас ждала еще одна неприятность: во время пересадки на «Пушкинской» объект потерялся...

Итак, восемь часов долгого и утомительного перелета в пахнущем уборной, несъедобными обедами и не слишком чистоплотными стюардессами аэрофлотовском «Ил-62» – и Эдик Кипарис оказался в Америке. В долгожданной, чарующей, загадочной и такой многообещающей стране за океаном! В самом Нью-Йорке, где, как казалось ему, жили одни миллионеры, селящиеся в небоскребах и разъезжающие в автомобилях длиной с «Икарус»! Заграница, откуда время от времени приходили редкие письма на тоненькой рисовой бумаге, в невиданных длинных конвертах, та заграница, в существование которой не слишком верилось в Москве! Вот она, под ногами, Америка. Нью-Йорк. Аэропорт имени Кеннеди.

Кипариса встретил низенький человечек из «Наяны», еврейской организации, занимающейся размещением эмигрантов, их устройством и адаптацией на новой родине. Человечек не слишком дружелюбно поглядел на Эдика, с чужими интонациями в голосе коротко поздоровался и пригласил Кипариса в автобус.

– Это весь ваш багаж? – глянул он на худой чемоданишко Эдика.

– Немного, зато необременительно. Омниа мэа мэкум порто, – ответил Кипарис.

– Что-что? – переспросил человечек.

– Это на латыни. Все мое ношу с собой.

– А-а, – хмуро отозвался тот, – профессор, что ли?

– Нет. Кандидат.

– Все равно. Латынь тебе тут не понадобится.

– Ну ясно. Буду английский долбить.

Человечек пожал плечами:

– Да и английский... Некоторые вон с Брайтона не выходят. А там каждая собака по-русски говорит. Не учат – и чувствуют себя прекрасно.

Кипарис немного удивился, но виду не подал.

– ...Так что и язык не главное, – продолжил человечек.

– А что главное?

– Работа. Найдешь работу – ты человек. Не найдешь – дерьмо собачье. Понял? – почему-то слишком эмоционально воскликнул человечек. Видимо, эта проблема его сильно волновала.

– А что, – осторожно спросил Кипарис, – трудно с работой?

– Это смотря кому. Слесари-водопроводчики живут припеваючи, – человечек беззвучно, одними губами выругался, – ну те, которые по электричеству, например. Тебя обнадеживать не буду. Дефицита профессоров не наблюдается. И кандидатов тоже.

– Ну с голоду капиталисты умереть не дадут?! – весело, полуутвердительно-полувопросительно сказал Кипарис.

Человечек ничего не ответил. Только посмотрел на него грустными еврейскими глазами с опущенными уголками век, глазами, в зрачках которых чего только не было – и неизбывная тоска, и вселенская грусть, и бесконечная печаль, и много других эмоций. Однако Эдику Кипарису не хотелось разбираться в чувствах человечка. Ну предположим, неудачник, что с того, с кем не бывает? А у него, у Эдика, все будет хорошо. Перед ним была огромная сказочная страна и длинная жизнь в этой стране.

Поселили Кипариса в маленькой квартирке рядом с Брайтоном. Старенькая мебель, видавший виды шкаф, обшарпанный холодильник... А зато в холодильнике! Эдик как открыл дверцу, так и не закрывал минут десять – любовался. Холодильник был до отказа забит американской жратвой в ярких упаковках, испещренных иностранными словами, в которых Кипарис, пользуясь скудным запасом слов в пределах школьного, а потом и институтского курса, разбирал надписи – «сосиски», «бекон», «стейк», «апельсиновый сок» и так далее. В морозильнике ждал еще один сюрприз – мороженое пяти сортов. Но больше всего обрадовался Кипарис вязанке настоящего «Хайнекена» в зелено-белых банках. Вытащил он баночку пива как драгоценность какую-то, неумело отколупнул жестяное колечко так, что брызнуло во все стороны, пожалел пролитое на пол и присосался к дырке, из которой полилась восхитительная жидкость с незнакомым вкусом, никак не напоминающим родное «Жигулевское», «Золотой колос», мутную субстанцию из уличных ларьков и огромных ангарообразных пивных-автоматов. Это был вкус новой жизни, и Эдик сразу решил, что он ему нравится.