Бенедиктинец протискивается ко мне, требовательно протягивает руку за монетой. Взглянув на неё, спокойно говорит:

– Да, действительно, копейка. Франта, дай мастеру сдачу в семь хеллеров, да мы пойдём потихоньку с божьей помощью. А то солнце уже почти закатилось...

Да, видать, брат Филипп в городе человек достаточно известный и его мнение пользуется авторитетом. Сохраняя офигевшее выражение на лице, старший из воинов, тем не менее, лезет в кошель и отсыпает мне в ладонь шесть монеток серебром и дюжину тёмно-бронзовых. Все монеты неправильной формы, различной степени потёртости, местами обрезанные с краёв. Одна серебряная чешуйка продырявлена: явно когда-то служила украшением девичьего мониста.

'Ну вот, теперь у меня и местные деньги завелись. Надо будет отыскать в городе менялу, которому удастся всучить мою россиянскую валюту в обмен на местные хеллеры и марки. Гм, кстати, а марка - это сколько? Думаю, побольше, чем хеллер: князь явно не гроши за выдачу разрешений требует. Не то, что я уже совсем не надеюсь вернуться домой, в своё время, однако что-то мне подсказывает, что и при возвращении средневековые монеты будут стоить го-о-ораздо больше, чем съедаемые инфляцией рубли и копейки Госбанка РФ периода реформ и демократии'.

Доблестные средневековые милиционеры, вняв, видимо, предупреждению бенедиктинца о заходе солнца, принимаются возиться, закрывая тяжеленные створки городских ворот. Мы же вдвоём вступаем за черту стен, ограждающих славный город Жатец от остального мира.

Вопреки моим ожиданиям, прямой улицы, выходящей к городским воротам, не существовало. Сразу за воротной башней была выстроена стена из красного кирпича, оснащённая бойницами. По обе стороны к ней примыкали фасады двухэтажных домов с узкими окованными железом дверями и забранными деревянными решётками окнами верхних этажей. На нижнем этаже окна встречались весьма редко и были ещё меньше и уже, чем верхние - скорее, зарешёченные форточки, нежели полноценные окна. Чтобы проникнуть вглубь города нам с братом Филиппом потребовалось свернуть вправо и около восьмидесяти метров двигаться между крепостным валом и непрерывной чередой домов, каждый из которых словно специально проектировали как блокгауз. Да уж, не завидую я прорвавшемуся в ворота противнику! Даже при том, что здесь чехам запрещено использовать луки и арбалеты, никто не может помешать им колоть вторгшихся захватчиков пиками, плескать из окон верхних этажей на их головы кипяток и горячее масло, закидывать камнями из пращей и дротиками с крыш зданий. Приём будет сильно не по душе закованной с ног до головы в глухие латы рыцарской коннице, не говоря уже о здешней пехоте в кожаных доспехах.

Свернув налево, мы направились к центру города Жатец. Теперь среди домов-'блокгаузов' стали попадаться строения с широкими воротами, достаточно великими для того, чтобы в них могла свободно въехать гружёная телега или всадник, не пригибая головы. Эти здания по внешнему виду чётко подразделялись на две категории. Те, что попроще, вероятно, были чем-то вроде трактиров и постоялых дворов, а те, что побогаче, размещавшиеся ближе к центру, явно служили жилищами для местных панов-магнатов и богатых купцов.

Когда я поинтересовался у своего спутника, отчего не встречается кварталов одноэтажной застройки и широких подворий, бенедиктинец сожалеюще поведал, что земля в черте городских стен очень ценна и строиться вширь даже для богатых дворян - слишком дорогое удовольствие. На весь город было меньше десятка широких подворий во владении самых старых и богатых семейств. Цеховые мастера, как правило, владели двухэтажными зданиями, чьи верхние этажи использовались под жилище семейства самого мастера, а нижние - в качестве складов и мастерских, совмещённых с жильём учеников и подмастерьев.

Площадей, как выяснилось, в городе всего две: Замковая, на которой расположено внутригородское торговище, находящаяся, соответственно, перед фасадами малого замка - городской княжеской резиденции и ратуши, и Соборная, с пяти сторон окружённая двумя храмами, считая недостроенный собор, и тремя монастырями. Рынка на Соборной не было, зато эшафот с виселицей, плахой, колесом на столбе и парой кольев служили мрачным украшением этого намолённого места.

'Да, хлопче, попал ты капитально... Если у них принято эдакие девайсы прямо перед соборами устанавливать, значит, жизнь тут совсем 'весёлая'. Вон, на одном колу чья-то рука нанизана, на втором - череп полуобглоданный расклёванным мясом смердит. Хотя тут в городе вообще амбрэ довольно-таки 'списьфичское': самое то в раколовку местный воздух. За раз пудика два раков наберётся: больно они на тухлятинку падки...

– Скажи, святой отец, за что вон там людей казнили?

Не замедляя шага, брат Филипп бросает быстрый взгляд в сторону эшафота.

– Голова - это, похоже, Джузеппе-башмачника. Проповедовал апостоликскую ересь Сегарелли и Дольчино. Конечно, казнили его не за это: не дай Бог, монголы узнают - всем плохо будет: те любую веру дозволяют исповедовать и карают за утеснение иноверующих. Да, кроме того, еретик ещё и лазутчикам курфюстовским приют давал. Самих-то не споймали, а вот его обезглавили. Этого как казнили - я помню. А насчёт того, чья рука, даже и не знаю. Скорее всего, либо вора пойманного, либо бедолаги, что перед проезжим баскаком, а то и нойоном, шапку не скинул.

– Да, сурово... А что, неужели так часто в городе нойоны бывают? Ведь эдак половине мастеров могут руки-то оттяпать: ежели таких гостей тут много, то, пожалуй, за каждым-то и не уследишь: троим поклонишься, четвёртого - пропустишь...

– Нет, монголы городских стен не любят. Однако всё-таки случается, наскакивают изредка: то десятину ханскую получить, то что-то из узорочья и другой драгоценной добычи после войны или набега продать: ибо к иудейским да армянским скупщикам обращаться им слишком невыгодно. Вот такого багатура и мог тот грешник не заметить. Впрочем, без воли Господа нашего ничего не происходит, если кара постигла - значит, виноват в чём. А коль на земле перед вышними не виновен, то на небесах за муки, что претерпел, воздаяние обретёт! Впрочем, довольно об этом, мастер Макс. Ибо добрались мы наконец, слава Исусу!