«Ну и ну. Прижать, что ли, официанта? Так я и лица его уже не помню. Ничего, Славка вспомнит».

– Ладно, – махнул Турецкий. – Давай доставай свою зажигалку и еще раз повтори свой вчерашний монолог, только без категорических императивов и с подробностями.

Реддвей сжевал еще шесть тостов с абрикосовым джемом, выпил остатки кофе и наконец выложил на стол зажигалку.

– Ты что своему Грязнову не доверяешь? – спросил он сочувственно.

– Доверяю, – успокоил Турецкий. – Просто у него сейчас селекторное совещание, а я хотел все уяснить до того, как мы станем разговаривать с фээсбэшниками.

– Спрашивай, – предложил Реддвей.

– Почему ты назвал вчера Чеботарева? Не нынешнего премьера, не кого-то из банкиров-олигархов, а именно Чеботарева?

Реддвей снова напрягся:

– Он тебе лично симпатичен?

– Нет, не в этом дело. Просто я веду дело о покушении на него, и если ты за всеми убийствами по этому делу видишь руку ЦРУ или ФБР, то, может, и Чеботарева – тоже они?

– Вообще-то у вас тут своих таких хватает, но, может, и действительно без наших не обошлось. – Реддвей посмотрел, чего бы еще съесть, но с завтраком было совершенно покончено, и тогда он с сожалением закурил. – У нас там все вплоть до самого верха, как это… отморозились. Наш вице-президент, когда ему принесли досье на вашего Чеботарева, послал всех к едрене фене. Я правильно сказал?

– Правильно.

– Значит, расту над собой. Если в Белом доме признаются, что вели дела с грязными коррумпированными русскими, они потеряют авторитет. Они говорят друг другу: русские все грязные, мы выбирали тех, кто чище, с Россией же надо было дружить. В России есть мафия, она уже достала и нас, и русских. Мы ежегодно даем всяким спецслужбам миллиарды на борьбу с ней, надо победить вашу мафию, и тогда некому будет покупать ваше правительство и вашего президента. Но если мы сейчас скажем, что знали о коррупции в русском правительстве, то нам не выиграть следующих выборов.

– Ну понятно, – кивнул Турецкий, – а конгрессмены у вас в большинстве своем в оппозиции, и им как раз выгодно вытащить все это дерьмо на свет. Да только вот ни ФБР, ни ЦРУ на них не работают, а работают на действующую администрацию. Потому славы и почестей тебе не видать, как ты ни старайся. Короче, Чеботарев по большому счету фигура скорее символическая, может, это и не его деньги, но он не может не знать чьи, так?

– Не символическая, а совсем конкретная, – не согласился Реддвей. – Он руководил всей вашей приватизацией, без его согласия никто ничего украсть не мог, – значит, он украл больше всех. Он придумал ваши ГКО и знал, когда их купить, а когда сбросить. А потом, этот Бэнк оф Трейтон! Он же не чья-то карманная контора. Он долго боролся за русский рынок и не работал с левыми сомнительными клиентами. Ты понимаешь, к чему я веду?

– Понимаю. Но ведь реальных доказательств у нас все же нет? ФБР, я так понимаю, не слишком надрывается, и Шестопал еще не рассказал им, на кого он работал?

– И не расскажет, – успокоил Реддвей, выпуская затейливые колечки дыма. – Он четвертый или даже пятый труп в этом деле.

– Погоди, ты ничего не путаешь?

– Убит в Амстердаме девятого сентября вместе с собственным водителем-телохранителем. Предположительно от укола в шею так называемой «стрелкой». Знакома такая штучка?

– Бог миловал. Но я знаю, конечно, что эта «авторучка» использовалась исключительно агентами КГБ. В прошлом.

– В прошлом? – усмехнулся Реддвей.

– Иди в задницу. Слушай! А может, киллер и «стрелкой» пользовался, чтобы выдать себя за комитетчика?

– Все может быть.

– Ну и ну. Значит, пять трупов. А я, лопух, был в курсе только про этого адвоката – Васина, Басина или как его там?

– Да, Басина называли и продолжают называть ключевым свидетелем, хотя никакой суд его показания не принял бы в расчет. Потому что сам он денег не отмывал. Как их отмывали, не видел, и все, что он там наплел журналистам, ему известно только из чужих разговоров. Но он назвал людей, которые, по его мнению, участвовали в отмывании: Наталью Пушкину, Марину Митину, Марка Вуда, Николая Апраксина и Станислава Шестопала. Пушкина, Вуд, Шестопал и Апраксин мертвы, а Митина где-то в бегах…

– Многовато русских фамилий для американского банка, – хмыкнул Турецкий. – А Апраксин, значит, из той же оперы?

В дверь номера отрывисто постучали.

– Я думаю, что из той же, а вот ваше ФСБ думает, что он просто благородно решил умереть на исторической родине, – пробурчал Реддвей, вытаскивая свою полуторацентнеровую тушу из не в меру глубокого кресла.

За дверью радушно скалился толстый (однако не более трех четвертей Реддвея) тип в идеально сшитом цвета мокрого асфальта костюме и с такого же цвета папкой.

– Wellcome to Russia, mister Reddway. – Тип шагнул в номер и тепло пожал руку Реддвею. – I am Yuranov, FSB. What do you… do you want… know about… вот же ж черт…

– Не насилуйте себя, – вполголоса предложил Турецкий, – мистер Реддвей вполне сносно говорит по-русски.

– О! – обрадовался Юранов и с благодарностью закивал Турецкому.

– Я хорошо говорю по-русски, – огрызнулся Реддвей. – Это ты по-английски – сносно.

– Мистер Реддвей желает осмотреть номер покойного Апраксина. Кстати, я Турецкий, следователь Генпрокуратуры. – Турецкий тоже протянул руку для приветствия, ее Юранов пожал уже без особой теплоты.