Шрифт:
«Аскет Степан не сыт, не пьян, наполнит россиян карман!» – такой вот псевдославянский рекламный слоган.
Черный покосился на Билла, скептицизм так и пер у него изо всех отверстий. И правильно! Ни фига, не пойдет. Мученичество уже не в моде даже здесь, тем паче от этого так и несет поповщиной…
А вот!
Человек– воин!!! Строгость и мужество. Честность и требовательность. Настойчивость и презрение к невзгодам. Шрамы украшают настоящих мужчин.
Опять, мать его, лажа! Какой, к чертям, воин?! Стоит посчитать его подбородки… Хотя… Масутацу Ойяма тоже не Аполлон, тем не менее мастер, создатель «ке-ку-син-кай».
Нет!!! Этот жидковат.
Вот! Это точно пойдет!
Во всем произошедшем кроется глубочайший смысл. Все было спланировано и выверено заранее с величайшей точностью. Попытка покушения спровоцирована специально – с целью выявить преступные элементы в окружении президента, в правительстве, среди населения вообще. Человек пошел на жертву ради Истины! Поступок, достойный самурая!!! Только при чем здесь самураи? Пожалуй, завтра надо выпить водки. Для проникновения в национальную тональность.
М– да-а… А казалось, идеи стоящие.
– Да и леший с ними! Предложу пока эти варианты – это уж точно лучше, чем ничего. Что скажешь, Билли?
Билл не отозвался. Зато отозвался телефон.
– Привет. – Это оказался Томми.
Ничего не ответив, Черный положил трубку на подлокотник кресла:
– Билл, это тебя! Будешь говорить? – Тишина. – Ты же обещал?!
Из трубки доносились нечленораздельные всхлипывания. Джексон пытался докричаться до внезапно исчезнувшего абонента уже на русском языке. Из которого, впрочем, он знал лишь «Порюфириу» и «уотка».
– Томми, я всегда говорил, что у тебя неважное произношение, – выдал вполголоса Черный. – Алло? – наконец ответил перепуганному (или взбешенному?) издателю.
– Ты что себе позволяешь?! Куда ты исчез? И когда, в конце концов, я увижу твою книгу?! – Томми решил выложить все вопросы махом.
– Ну не волнуйся. – Черный усмехнулся, представив себе физиономию Томми. – Все идет своим чередом. Ты вот что… Знаешь, давай я тебе сам позвоню, когда будет результат. Зачем понапрасну линию занимать и опять же деньги тратить…
Джексон простонал:
– А ты хоть примерно представляешь, сколько я уже потратил?
– Н-ну… – скорчил гримасу Черный. – Томми, все, договорились! Я позвоню. А ты пока расслабься там. Поезжай выпей чего-нибудь, с женщинами пообщайся… Что ты заладил: «работа», «книга»! Никуда она не денется. Все будет о'кей.
– Ты меня сведешь в могилу, – безысходно вздохнул Джексон. – Похороны за твой счет!
– Какие проблемы, старина?! – попытался пошутить Черный.
В трубке квакнуло, щелкнуло. Связь оборвалась.
Захотелось еще выпить, но сил отправляться в магазин не было уже никаких. Черный распотрошил заначку на антресолях, выпил, затем еще и еще… И еще.
Потом с полчаса сидел в молчании и ничего не делал. Даже не думал.
– Хренов янки! Нет, гринго, мать его! Что ты ему объяснишь? И ведь действительно, пожалуй, пора завязывать с писаниной. Иначе точно кто-то из моих героев обидится. Тогда, Билли, мне хана! – Язык уже плохо слушался пиарщика.
Билл, к которому обращался Черный, мирно спал, устроившись опять-таки в книжном шкафу – любил, подлец, всегда быть рядом с музами.
– А если хана мне, тогда и тебе хана. – Черный клевал носом. – А эт-того допустить нельзя! – Пауза, конец которой ознаменовался коротким всхрапыванием. – Н-ни в коем случае нельзя… Д-допустить, в смысле…
Турецкий. 12 сентября, 13.10
В Центральной клинической больнице ждали хорошие новости.
– Чеботарев пришел в сознание, – сразу сказал лечащий врач, не дожидаясь вопроса Турецкого, – сорок минут назад. Уже и президент звонил, справлялся, как он себя чувствует.
– Ну и как Степан Степаныч себя чувствует? – оживился Турецкий. – Заговорил?
– Спросил, что же, собственно, произошло, как он попал к нам и как долго был без сознания.
– Вот черт! Он хоть что-нибудь помнит про взрыв и вообще что происходило девятого и десятого числа?
– Нет, но я полагаю, вспомнит. Может, завтра, может, послезавтра.
– А может, сегодня?
– Вы желаете с ним говорить прямо сейчас? – слегка нахмурился врач. – Непременно? – Впрочем, нахмурился он, кажется, только чтобы сдержать улыбку.