Дрожащим пальцем набрал Юдин номер телефона «важняка».

— Слушаю вас, — отозвался в трубке холодноватый баритон Турецкого.

— Алло… Это Юдин… Владимир Юдин… Бывший помощник депутата Канунниковой…

— Да, Юдин, я вас слушаю.

— Александр Борисович, я бы хотел с вами встретиться.

— На предмет чего?

— На предмет… э-э… Ну, в общем, мне есть что вам рассказать об убийстве Елены Сергеевны.

— Хорошо. Подъезжайте прямо ко мне в кабинет. Адрес знаете?

— Нет.

— Записывайте. — Турецкий продиктовал адрес. Подождал, пока Юдин запишет его, потом сказал: — Я слышал о взрыве в вашей квартире. Кто этот человек?

— Какой человек? Ко… который погиб?

Турецкий выдержал паузу и сказал:

— Да.

— Это Дашкевич, — уныло ответил Юдин. — Бандит. Он приходил ко мне за деньгами.

— Ясно. Жду вас у себя в кабинете. Пропуск я выпишу. Если хотите жить — не задерживайтесь.

Турецкий дал отбой.

Юдин некоторое время держал трубку в руке, тупо на нее таращась, затем тряхнул головой, словно выходя из забытья, сунул телефон в карман и завел машину.

…Через сорок пять минут он приоткрыл дверь кабинета Турецкого и просунул в щель голову:

— Можно к вам?

Александр Борисович оторвал взгляд от бумаг, посмотрел на взлохмаченную и окровавленную голову Юдина, прищурился и сказал:

— А, Юдин. Заходите. Стучать вас не учили?

— Извините, — промямлил Юдин, слегка покраснев. — Я… я сегодня сам не свой.

Он вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Турецкий указал ему на стул напротив себя. Юдин кивнул, робко прошел к стулу и сел, сведя колени вместе и сунув между ними ладони, как смущенная школьница.

Александр Борисович посмотрел на него, чуть склонив голову. Выглядел Юдин скверно — побитый, исцарапанный, испуганный.

— Может, вызвать вам врача? — осторожно спросил Турецкий.

Юдин вздрогнул и поднял глаза на следователя:

— Что? Врача? — Он покачал головой: — Нет, не надо врача. Со здоровьем у меня все в порядке.

— Ну раз так — давайте рассказывайте. Только не торопясь и по порядку.

Юдин еще некоторое время молчал, собираясь с мыслями, потом заговорил:

— Дело было месяца полтора-два назад. Однажды Дубинин вызвал меня к себе и стал расспрашивать о Елене Сергеевне. Вернее, о наших с ней отношениях и о том, что я о ней думаю. Я сказал, что уважаю и ценю Елену Сергеевну. Тогда Дубинин стал говорить о том, что Канунникова — умная и талантливая женщина, но что из-за ее дурацких принципов наша партия может не пройти в Думу и вообще развалиться. Потом…

Юдин перевел дух, провел ладонью по глазам и продолжил:

— Потом он спросил меня: что важнее — жизнь и благополучие одной женщины, даже такой талантливой, как Канунникова, или существование партии, благодаря которой миллионы людей дышат чистым воздухом. Я сказал, что партия, конечно, важнее. Дубинин долго смотрел на меня, а потом вдруг заговорил о том, что Елена Сергеевна из лидера партии, из движущей силы превратилась в тормоз. — Юдин поднял взгляд на Турецкого, и во взгляде этом была боль. — Понимаете, Александр Борисович, он так убедительно это говорил, что я не мог не согласиться. И тогда он вдруг спросил… Он спросил, не хочу ли я заработать. Я сказал, что да, хочу…

Юдин замолчал. Какое-то время он сидел молча, уставившись в одну точку прямо перед собой, потом повел плечами, как будто ему внезапно стало холодно, и снова поднял взгляд на Турецкого:

— Он предложил мне двадцать тысяч долларов, если я помогу ему избавиться от Канунниковой. Сначала я испугался. То есть… я почувствовал ярость. Ведь этому человеку Елена Сергеевна доверяла, как самой себе. И вдруг такая подлость, такое лицемерие! Я не мог и слова вымолвить от ярости. Но Дубинин только усмехался. Потом он сказал: «Я понимаю, что мое предложение звучит несколько странно. Но я уверен, что вы его примете». Он сказал, что давно наблюдает за мной и знает, что я — человек умный и предприимчивый. К тому же на карту поставлено существование нашей партии. Он сказал, что Канунникову в любом случае «уберут», и никто ничего не сможет доказать. Даже если я расскажу ей все, это ничего не изменит. Я спросил: «Почему?» А он ответил… Он ответил, что, во-первых, Канунникова не поверит мне, а во-вторых, что бы она ни сделала — она уже не жилец на этом свете. Он так и сказал — «не жилец».

— И тогда вы согласились?

Юдин вздохнул.

— Не сразу. Я долго думал, но потом Дубинин сказал, что, если я не соглашусь, он найдет себе другого помощника. Канунникова все равно умрет, а я останусь без работы и без денег. После этого я… я согласился. А что мне оставалось делать?

Поскольку Александр Борисович ничего не ответил, Юдин продолжил:

— Дубинин познакомил меня с Дашкевичем и Халимоном. Сказал, что они сделают всю черную работу. Я должен был добыть пистолет Канунниковой, а потом, когда придет время, открыть им дверь. Они научили меня, как можно добыть пистолет. Как-то раз я сидел у Елены Сергеевны в гостях и попросил ее показать мне пистолет. Она показала. Я осмотрел пистолет и сказал, что его нужно показать специалисту, чтобы он осмотрел его, почистил и пристрелял. Елена Сергеевна сказала, что ей на это плевать, потому что все равно она никогда не воспользуется этим оружием. Но я настаивал, и она согласилась. Так ее пистолет попал ко мне. А я передал его Дашкевичу. Из этого пистолета он потом и убил Канунникову и ее мужа.

— Расскажите, как была убита Канунникова.

Юдин тяжело вздохнул.

— Видите ли, Александр Борисович, — промямлил он сиплым и каким-то придавленным голосом, — Елена Сергеевна всегда была осторожной. Когда-то, когда она только начинала свою политическую карьеру, ее сильно избили. С тех пор она никогда не открывала незнакомцам. В то утро я позвонил в дверь ее квартиры, она узнала меня и открыла. Я зашел в прихожую, и она снова закрыла дверь на замок. Но пока я переобувался, она ушла на кухню, готовить кофе. А я незаметно снова открыл замок. Потом я прошел в квартиру. Муж Канунниковой, Арсений Андреевич, сидел на диване перед телевизором и дремал — сказалась бессонная ночь.