Пока Энди еще не вернулся из буфетной, Бардалф вновь заговорил с Дженнифер.

— Похоже, нам всем придется пожить еще какое-то время вместе, — сказал он. — Думаю, чем это время окажется короче, тем для всех будет лучше. Что касается Уилла, то, хотя все мы и будем находиться под одной крышей, ты можешь не обращать на него никакого внимания. Мы с ним привыкли жить по своему графику, и он нас вполне устраивает. Если будут возникать какие-то недоразумения, сразу информируй меня. Нет нужды напоминать ему надевать пальто, если на улице холодно. Не следует также обучать его осторожности при пользовании огнем, когда он решит приготовить что-то себе или нам на кухне. Уилл делает то, что умеет делать, чему уже обучен. Усекла?

Назидательный тон Бардалфа не понравился ей, и она бросила ему довольно резко:

— Надеюсь, поведение твоего сына не окажет нежелательного воздействия на Энди?

— Об этом не беспокойся.

Из буфетной вернулся сын Дженнифер, и Бардалф опять молча занялся кастрюлей с овощами. Но его мысли роились вовсе не вокруг кастрюли, а в ярдах трех от нее — вокруг Дженнифер. Если я подойду сейчас к ней, неожиданно подумал он, и поцелую в эти пухлые, влажные губы, подрагивающие, как лепестки розы после утренней росы, тогда она, быть может, чуточку раскроется. И они с сыном, может быть, начнут жить по-настоящему.

Он хотел не только поцеловать, но и обнять ее, как следует встряхнуть и помять; хотел нашептать ей миллион грубых, нежно-развратных слов, чтобы она расслабилась, забылась и стала повторять его имя, стала просить его…

Сумасшествие. Соблазн недостижимого. Или, возможно, он срочно нуждается в вентиле для сброса полового давления? Если так, то ему нужна совершенно раскрепощенная женщина, женщина-гедонистка, гетера, а не закрепощенная, эмоционально порабощенная Дженнифер, которая может потребовать и обручальное кольцо на палец, если он только вздумает прикоснуться к ее руке.

Когда все они сели за стол, Энди вновь начал забрасывать Бардалфа вопросами, а он снова изо всех сил стал стараться не ударить перед ним (а точнее, перед ней) лицом в грязь. Впрочем, всех сил прилагать для этого и не требовалось. Ответы скользили легко, непринужденно, совсем как по маслу. Сидевший перед ним подросток имел характер настолько покладистый, что из него можно было вить веревки. Бардалфу просто не терпелось вывести Энди из дремучих зарослей чертополоха на правильную дорогу жизни. Он люто негодовал, когда жизнь вероломно и несправедливо сокрушала какого-нибудь ребенка и этот ребенок начинал необоснованно чувствовать себя униженным и оскорбленным по отношению ко всем другим представителям общества, в котором он родился и жил.

Совсем уйдя в себя, Бардалф вновь наполнил вином оба бокала. Он не привык ходить перед другими людьми на цыпочках. Одним из его неписаных правил было высказывать свое мнение прямо, в лоб.

— Как получился пудинг? — прервал круговерть его мыслей голос Дженнифер.

Взглянув на свою тарелку, наполненную всякими нетронутыми яствами, Бардалф понял, насколько далеко от приготовленной трапезы витали его мысли.

— Великолепный! — ответил он и откусил от ломтя пирога с малиной. — А твой хлеб — вообще объеденье.

— Рада, что тебе понравилось.

— Ну, а теперь мне пора, — сказан он и положил на стол салфетку. — Извини… Хочу просто прогуляться.

Переобувшись в походные сапоги, Бардалф закинул за спину небольшой рюкзак и направился к выходу. Нет, они с Дженнифер никогда не смогут жить в одном доме, стучало у него в голове. У них разные среды обитания. Так или иначе он должен расстаться с ней. Прежде чем совершит нечто, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

И вообще: зачем он приехал в Монтроз? Возможно, это просто его очередная ошибка в жизни.

Распахнув наружную дверь, Бардалф ступил на порог и через минуту уже бодро шагал в направлении к плато Анкомпагре.

Прошло всего три часа с того момента, как он покинул «Монтрозский угол», а его мысли, все мироощущение уже резко изменились, и его сердце пело песню радости. Он вновь, как в годы отрочества и ранней юности, был наедине с первозданной и вечно живой природой!

Над Анкомпагре только что отбушевала гроза. Когда она налетела, Бардалф уже успел подняться на плато и укрыться в знакомой выемке под скалой. Ветер и ливень вырвались из-за горных вершин гигантским вертящимся волчком и внезапно обрушились на сухую каменистую почву. Под рокот грома над долинами, ущельями и затерявшимися среди лесов одинокими домиками обильно расплескивалась драгоценная влага, все видимое пространство яростно опутывалось взъерошенными космами молний…

Когда гроза закончилась, Бардалф взобрался до половины пика Анкомпагре и оттуда залюбовался распахнутым, вымытым простором неба, живописными долинами и зелеными холмами земли, и вдруг при виде этой неумирающей красоты его охватила необыкновенная радость, и он почувствовал себя бесконечно счастливым от осознания своей живой, хотя и краткой принадлежности к этому вечному миру.

Бардалф закрыл глаза, и почти в тот же миг неожиданная мысль пронзила его мозг: Монтроз и прилегающие к нему окрестности могли бы стать местом, где ему, возможно, следовало бы обосноваться, пустить корни. Видения будущего тотчас стали приближаться, обступать его со всех сторон убаюкивающей, призрачной дымкой, и через минуту он уже четко представлял себе, как выращивает вокруг собственного дома лекарственные травы, а в специальной пристройке разводит кур и поросят. Но все это вскоре исчезло так же внезапно, как и появилось. Бардалф вскочил и начал стремительный спуск в долину, решив заглянуть в отель «Уилсон-Мэйс» и что-нибудь выпить для бодрости в баре.