Вечером у Гёте с графиней Каролиной Эглофштейн. Гёте подшучивает над немецкими альманахами и прочими периодическими изданиями, насквозь проникнутыми модной сейчас дурацкой сентиментальностью. Графиня заметила, что начало этому положили немецкие романисты, испортив вкус своим многочисленным читателям, которые теперь, в свою очередь, портят вкус романистам, ибо те, желая найти издателей для своих произведений, вынуждены приспосабливаться к возобладавшему дурному вкусу публики.

У Гёте застал Кудрэ и Мейера. Говорили о различных материях.

— В библиотеке великого герцога, — между прочим, сказал Гёте, — находится глобус, изготовленный неким испанцем в царствование Карла Пятого. На него нанесен ряд весьма примечательных надписей, к примеру: «Китайцы— народ, у которого много общих черт с немцами». В былые времена, — продолжал Гёте, — африканские пустыни обозначались на ландкартах изображениями диких зверей.

Нынче этого уже не делают, географы оставляют нам carte blanche (Незаполненное место (фр.)).

Вечером у Гёте. Он старался растолковать мне свое «Учение о цвете». Свет-де сам по себе не является смешением различных цветов, и точно так же один свет не может создать различные цвета, для этого потребна известная модификация и смешение света и тени.

Когда я пришел, Гёте занимался подборкой своих маленьких стихов и посвящений разным лицам.

— В прежнее время, — сказал он, — я куда легкомысленнее относился к своим произведениям, частенько забывал о копиях, и сотни таких мелких стихотворений у меня затерялись.

У Гёте канцлер, Ример и Мейер. Разговор о стихах Беранже. Гёте, пребывавший в наилучшем расположении духа, весьма оригинально комментировал и перефразировал некоторые из них.

Затем речь шла о физике и метеорологии. Гёте собирается разработать теорию погоды. Надо сказать, что подъем и падение стрелки барометра он намерен полностью приписать влияниям земного шара и тому, в какой степени он притягивает атмосферу.

— Господа ученые, — продолжал Гёте, — ив первую очередь господа математики, конечно же, высмеют мои идеи, или, еще того лучше, будут надменно их игнорировать. А знаете почему? Потому что я, по их мнению, не специалист.

— Кастовый дух, — сказал я, — еще можно было бы простить ученым. А если в их теории затесались кое-какие ошибки и они, знай себе, тащат их дальше, то это ведь оттого, что они еще на школьной скамье унаследовали ложные воззрения в качестве догм.

— В том-то и дело! — воскликнул Гёте. — Ваши ученые совсем как наши веймарские переплетчики. Образчик работы, который требуют с них для принятия в цех, вовсе не изящный переплет в новейшем вкусе! Куда там! Это Библия in folio, по моде двух— или трехсотлетней давности, в тяжеловесном переплете из толстой кожи. Абсурдное требование. Но бедняге-ремесленнику не поздоровилось бы, вздумай он сказать, что экзаменаторы — дураки.

Вечером у Гёте. Мадам Шимановская, с которой он нынешним летом познакомился в Мариенбаде, импровизировала на рояле. Гёте, весь обратившийся в слух, был, видимо, взволнован и растроган.

Вечером у Гёте собралось небольшое общество. Он уже довольно давно прихварывает и сидит, закутав ноги в шерстяное одеяло, с которым не расстается со времени похода в Шампань. В связи с этим одеялом он рассказал нам забавную историю, случившуюся в 1806 году, когда Иена была оккупирована французами и капеллан одного из французских полков затребовал портьеры для украшения своего алтаря. Ему доставили целую штуку богато орнаментованной пунцовой материи.

— Но он остался ею недоволен, — продолжал Гёте, — и пожаловался мне. «Пришлите эту материю, — сказал я, — возможно, мне удастся достать вам что-нибудь более подходящее». Между тем в театре у нас ставилась новая пьеса, и я нарядила актеров в великолепные костюмы из этого пунцового шелка. Что касается капеллана, то мы о нем попросту забыли, предоставив ему право самому о себе позаботиться.

Гёте все еще нездоров. Великая герцогиня сегодня вечером прислала ему со мною несколько прекрасных медалей, надеясь, что это его хоть несколько развлечет. Гёте, видимо, был обрадован деликатной заботливостью герцогини. Он жаловался мне, что чувствует ту же боль в области сердца, которая прошлой зимой явилась предвестником тяжелой болезни.