— Как странно, что ты заговорила об этом именно сегодня! — проговорил Петюня, глядя в потолок и грустно запихивая в рот большой кусок заплесневелого сыра.

Я была в полной уверенности, что выбросила испорченный продукт три дня назад. Куда он прячет эту гадость? Зарывает, как собака косточку?

— А что сегодня такого необычного? — удивилась я.

— Сегодня новолуние, — ответил он, на мой взгляд, абсолютно нелогично.

— Так все же, что с тобой происходит?

— Понимаешь, — протянул Петюня, дожевав сыр и оглядываясь в поисках еще чего-нибудь съедобного, — мне тридцать восемь лет… через два года будет сорок… жизнь проходит…

— Ты что — только сегодня это осознал?

— Да нет… я, собственно, не против того, что жизнь проходит, с этим ничего не поделаешь. Я только против того, что она проходит бесцельно. Собственно говоря, я удручен отсутствием в ней маленьких человеческих радостей. Проще говоря — отсутствием личной жизни.

Тут я все поняла и покраснела до корней волос.

Какая же я свинья! Из-за меня бедный Петюня уже две или три недели не может привести к себе женщину. Хоть он по виду и полный тюфяк, в этих жутких зеленых штанах, однако физические потребности у него все же имеются.

Я вспомнила к месту старый анекдот: когда есть «где», но нет «с кем» — это драма, когда есть «с кем», но нет «где» — это комедия… там были и другие варианты, но я — девушка воспитанная.

Так вот, когда нет «где» — это комедия для всех, кроме самого участника. Для Петюни, похоже, это была самая настоящая трагедия.

— Петюнь, ну что же делать, — проговорила я, вытирая посуду. — Ты меня и так очень выручил, надо, в конце концов, и совесть иметь, поищу какое-нибудь другое жилье… нельзя же действительно злоупотреблять твоим гостеприимством!

— Нет, ну что ты! — Теперь уже Петюня засмущался. — Я тебя вовсе не гоню! Просто моя знакомая, Жанна… она приехала сюда на несколько дней, и ты понимаешь…

— Понимаю, — ответила я с наигранной жизнерадостностью. — Не волнуйся, я быстро соберу вещи! Тем более что у меня их почти нет…

— Нет! — воскликнул Петюня с трагической интонацией. — Я не могу выгнать тебя на улицу! Мой старинный друг, Антон, как раз уехал в командировку, его жена и дочь отдыхают в Турции, и квартира свободна. Так что ты можешь пожить несколько дней у него, а там мы что-нибудь придумаем… Антон согласился и ключи мне дал!

Выбирать в моем положении не приходится, так что через два часа я уже обживалась в квартире Антона.

Надо сказать, что там мне понравилось гораздо больше, чем у Петюни.

В этой квартире царил образцовый порядок: явно чувствовалось, что жена Антона, прежде чем уехать на отдых, славно потрудилась. В квартире были две уютные комнаты, обставленные довольно скромно, но со вкусом, в одной по веселеньким занавескам в зайчиках и поросятах я угадала детскую. Но я лучше устроюсь в большой комнате на удобном диване напротив телевизора, выпью чайку и погляжу что-нибудь легкое, чтобы отдохнуть от классической музыки.

Кроме того, я была в этой квартире одна! Одна!

Первым делом я отправилась в ванную.

Здесь все сверкало чистотой, душевая кабинка работала отлично, вода била мощно, как в персональном Ниагарском водопаде, и я оттянулась по полной программе, вознаградив себя за две или три недели, проведенные у Петюни. Потому что у него старая заляпанная ванна, и кран течет тонкой струйкой, причем вовсе не тогда, когда его просят, да еще Петюня вечно стоял над душой, когда я мылась, ноя под дверью, чтобы я не лила воду на пол, а то соседка снизу — просто террористка, может и бомбу под дверь подложить!

И вдруг сквозь восхитительный шум льющейся воды до моего слуха донеслись дверные звонки.

Я прикрутила краны, завернулась в полотенце и, оставляя за собой мокрые следы, выскочила в коридор.

Дверной звонок заливался, как курский соловей перед художественным советом.

Первой моей мыслью было, что заявился Петюня, чтобы дать мне какие-то наставления.

— Сейчас, Петь! — крикнула я, потуже запахнулась в полотенце и щелкнула замком.

Дверь распахнулась, но на пороге вместо хорошо знакомого круглого и благодушного Петюниного лица возникла красная от ярости физиономия совершенно незнакомой мне рослой женщины пенсионного возраста, в крупных ярко-рыжих кудряшках и с золотым зубом, сверкающим из приоткрытого рта.

— Я так и знала! — выпалила эта особа, ворвавшись в прихожую, как целая шайка разбойников.

— Вы кто? — испуганно пролепетала я, попятившись. — А мне говорили, что никого, кроме Антона, здесь не будет…

— Она еще спрашивает! — проревела страшная незнакомка. — Ты слышишь, Валерий, она спрашивает! Мерзавка!

Только тут я заметила, что рядом с зубастой теткой, как бы в ее тени, находился невзрачный, мелкий и незначительный мужичок с отполированной житейскими бурями розовой лысиной и большими, вопросительно оттопыренными ушами.