— Ну говорил… Но речь-то не о нем сейчас, а о ней.

— А ты чего от нее хотел? Цитат из философов? Но до них мы еще не дошли. И вряд ли дойдем — с такими темпами. Я вот теперь про девятины эти думаю. Как она их организует, чтоб и нам, ну кому-нибудь, поприсутствовать незаметно.

— Элементарно. Пусть соберет народ не у себя дома, а в каком-нибудь кабаке. Этих забегаловок сейчас на каждом шагу. Бабки небось есть, и самой не возиться. А заказать можно по телефону.

— А что, толковая идея. Надо ей предложить…

— Вот и забирай ее, Саня, и отправляйся-ка ты с ней в дальнюю комнату. Только предупреди ее, чтоб не громко орала, мне только воплей ваших и не хватает, — сердито закончил Грязнов.

— С чего ты взял, что она орать станет? Да в чужом доме?

— А я этот бабский тип знаю. Весь мир вокруг моей задницы, — пробурчал Слава.

Турецкий весело ухмыльнулся:

— Так, может, мне вообще увезти ее подальше? Чтоб ты спал спокойно?

— Делай что говорят. Действительно, а чего я себе представлял? Глупости…

— Но ключик ты мне все-таки дай.

5

Ева сразу поняла, что ей наконец-то повезло, когда она только увидела Сашу Турецкого, а затем поймала на себе его оценивающий взгляд мужчины, обнаружившего вдруг вожделенную цель. К сожалению, он не мог быть холостым — обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки сидело давно и плотно. А при более близком рассмотрении оказалось уже основательно потертым и, видимо, вообще не снималось с пальца. Так свободные мужики не носят. Как не носят и те, кто захотел бы развестись, чтобы попытаться создать новую семью. Да, собственно, и сам Турецкий — это Ева сумела понять — был не столько романтиком, очарованным неожиданно явившимся видением, сколько опытным практиком, который прекрасно знает, что должно последовать за чем и когда чему настает время. С таким не пропадешь, даже имея его просто в любовниках.

Вот поэтому, не ставя перед собой неопределенных отдаленных целей, Ева решила обойтись для начала малым — внушить ему беспокойство о себе. О своей несчастной судьбе, которая на самом деле была далеко не несчастной, а с неожиданным уходом давно уже нелюбимого супруга еще и полной возможных теперь, вполне реальных удовольствий. Если бы не одно «но».

Она не сказала всей правды о телефонном звонке. Она все-таки знала, кто звонит. Это был полковник милиции Петя Огородников, который, особенно в последнее время, преследовал ее своими звонками. Не устояла однажды Ева перед смазливым полковником и позже сама была не рада. Этот полковник, как и другой Давкин приятель — Ваня, который также, было дело, достал ее своей настойчивостью, — оба они оказались в постели настоящими извергами. И дело было даже не в том, что они вытворяли с ней все, что считали для себя нужным, изощрялись во всех своих буйных фантазиях, они, как неожиданно выяснилось, были знакомы и между собой. И однажды явились оба и устроили ей такое, о чем Ева вспоминала с содроганием и ужасом. А уходя, строго посоветовали ей молчать, если она не хочет крупных неприятностей своему мужу, который, оказывается, давно сидел у них на крючке. Что это за крючок, она не знала, но догадывалась, что, скорее всего, наркотики, к которым Давка, к сожалению, крепко уже пристрастился и не обращал на свою жену никакого внимания. Так что здесь была как бы и месть ему с ее стороны, и большая ошибка, которая могла привести ее к еще худшим последствиям.

И с речью «незнакомца» она тоже слукавила. Правда, разговор про «базар» был. Но, касаясь ее знакомства с Турецким, Огородников сказал просто и цинично: «Если хочешь ему дать, не стесняйся. Только смотри, чтоб у тебя по ошибке, не дай тебе Бог, не вылетело мое имя или Ванькино, поняла?! Одно имя — и тебе хана».

А насчет «базара» он сказал, чтобы она собрала поминки на девятый день и пригласила только нескольких человек. Он потом назовет ей фамилии и номера телефонов, по которым следует позвонить. Но это были совершенно незнакомые ей люди. И она заявила, что не желает приглашать чужих. Вот тогда он и сказал эту фразу: «Готовься к серьезному базару, где мы сами решим, что тебе дальше делать и чем заниматься». Естественно, она поняла эту угрозу как обещание отнять у нее те магазины, которые принадлежали Давке. А на что же она станет жить? На те несчастные пятьдесят, или чуть больше, тысяч «зеленых», что лежали в домашнем сейфе? На ее жалкие драгоценности, приобретенные в лучшие годы, когда Давка еще не баловался наркотой?

Но Огородникова эта ее проблема, оказывается, совершенно не интересовала. Он грубым, издевательским тоном предложил ей открыть под его личной «крышей» бордель и самой там же поработать. У нее это должно здорово получиться, опыт по этой части уже имеется… Полковник, сволочь, захохотал и предложил повторить тот вариант — втроем! Но на этот раз пригласить не Ваню с его «убийственным орудием», а Турецкого, он, как говорят, большой любитель по этой части. После чего Огородников, даже не попрощавшись, отключился.

Ну как было обо всем этом рассказать Саше? Как вообще в глаза ему смотреть, когда в них одно восхищение и никакой похоти? Нет, ну насчет последнего, конечно, перебор, было же отчетливо видно, о чем он думает, глядя на нее. И она бы не возражала, веря в то, что эта их связь не принесет ей ни боли, ни отчаяния, ни стыда от содеянного.

Поэтому, когда он вернулся вечером с кухни, где они курили с генералом Грязновым, то первым делом схватил ее за руку, хитро сощурился и под большим якобы секретом прошептал ей в ухо:

— Давай удерем? Туда! — Он махнул рукой в коридор, где были — она видела — еще комнаты. — Я больше не могу терпеть.

— И я тоже. — Она радостно закивала. — А Слава не обидится, что мы так?

— А ты кричать от страсти не будешь?

— Я подушку закушу зубами, — сияя глазами, заявила она, поднимаясь.

— Тогда не будет…

Никакая подушка ей не понадобилась. Саша поймал губами ее губы и уже не отпускал. А она с самого начала как обхватила его и требовательными руками и сильными ногами, так тоже не отпустила до самого утра. И никакого разнообразия им не потребовалось, все совершалось как между первородными Адамом и Евой, если верить юному греховоднику Пушкину, у которого «увенчанный супруг жену ласкал с утра до темной ночи», а эти — всего-то с ночи до утра, вот и вся разница.