Шрифт:
В дверях кухни появилась дочь. Хитро прищурилась на отца и сказала:
— Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.
— Какой еще Грегор? — откликнулся Турецкий.
— Замза.
Тут только Александр Борисович заметил в руках дочери книгу. Она, увидев его взгляд, показала обложку.
— Это «Превращение» Кафки, — не поворачиваясь от плиты, сказала Ирина.
— Эрудиты, — проскрипел Турецкий, наливая себе минеральной воды. Кажется, в молодости он читал этот рассказ. Или не читал? — И что там с этим Замзой Гре-гором?
— Да уж мало хорошего. Был человек, а стал жук.
— А почему?
— Да кто ж его знает? — пожала плечами жена. — Ну все, готово. Нинка, живо руки мыть!
— Был человек, а стал жук, — повторил Турецкий. — Был человек, а стал труп.
— Саша, ты что? — испугалась Ирина.
— Задумался, прости. Это я об одном ученом. Что у нас на ужин?
— Ты сперва отправься на работу, пообедай где-нибудь, вернись домой, помой руки и тогда задавай такие вопросы.
— Если я отправлюсь на работу, — грустно сказал Турецкий, — к ужину я могу и не вернуться.
Тем не менее встал и пошел собираться.
Глава девятая
Турецкий поселился в гостинице, которая носила гордое название «Центральная», хотя других в городе больше не было. В номере была вторая кровать, на случай, если Смагин, который мотался между Москвой и провинцией, останется на ночь.
Турецкий принял душ с дороги и пошел к Колыва-нову.
Слесарь Колыванов оказался долговязым худым мужиком с делано простоватой физиономией. Он встретил Турецкого в вылинявших шортах и пригласил на кухню.
Александр Борисович вынул из портфеля несколько бутылок «Сибирской короны» и не промахнулся. Колыванов кивнул с благодарностью. На столе тут же появилась вяленая рыба.
— Не признаю я эту нынешнюю моду, — пояснил хозяин, лихо сдергивая пробку с бутылки голой рукой. — Орешки, чипсы… Вот рыбка — это да!
Турецкий подивился такой богатырской силе, по внешним признакам Колыванову вроде бы несвойственной. Но тут же сообразил: когда Колыванов открыл вторую бутылку, пробку он поддевал обручальным кольцом.
Еще по телефону Турецкий предупредил Колыва-нова, что предстоит уточнить несколько моментов, а так особых вопросов к нему нет. Это было неправдой. Вопросы были, но к ним предстояло подобраться.
— Какой он вообще был, сосед ваш?
— Феликсович-то? — с удовольствием откликнулся Колыванов. — Иногда смурной, а иногда наоборот, взвинченный, — ответил слесарь, не задумываясь, и сделал хороший глоток.
— Странно вы говорите, — заметил Турецкий.
— А что же странного-то?
— А то, что наоборот по отношению к смурному — это радостный, оживленный, жизнерадостный. А не взвинченный.
— Да? — Колыванов поскреб затылок. — Ну и такой бывал. Жизнерадостный. Нормальный мужик.
— Он вам нравился?
— А чего ж нет?
— И время вместе проводили?
— Это как?
— Выпивали, играли в карты, гуляли? Еще что-нибудь. Ну сами припомните…
— Не… У меня ж своя компания, ему неровня. Он — большой человек был, — несколько парадоксально заявил слесарь. — С мозгами. Ленин, одно слово.
— Почему Ленин? — удивился Турецкий. — Разве он был коммунистом или занимался политикой?
Колыванов засмеялся, показывая желтые прокуренные зубы.
— Это бати моего присказка. Он про головастых так и говорил: Ленин, одно слово.
Колыванов взял новую бутылку.
— В каких отношениях вы находитесь с остальными вашими соседями?
— А чего ж? Все чин чинарем. Живем дружно. Не скажу, что одной семьей, но почти компанейски.
— Вот как? — На лице Турецкого появилось укоризненное выражение.
Колыванов не то чтобы забеспокоился, но что-то почувствовал.
— А как с Лебедюком и Захаровой?
— Вы бы попонятней спрашивали, а то…
— Эти граждане утверждают, что вы шумите много. Не в пример вашему соседу, ученому.
Колыванов побагровел. А Турецкий продолжал участливым тоном:
— Участкового, наверно, часто вызывают?
— Зачем это?
— Ну как же. По пьяному делу чего не случается.
Колыванов вдруг стукнул кулаком по столу. Вяленые рыбки подпрыгнули и вернулись на стол, образовав нечто вроде стаи.
— Вот… Вот змеи! Вот сволочи! Так и знал! Выходит, как замок гикнулся или краны полетели, так сразу: Ко-лываныч, спасай, Колываныч, выручай, Колываныч, без тебя как без рук! А когда Колыванычу самому чего надо…