То, что пустыня - это сплошь песок - полнейшая фигня. Я то их повидал немало, и не только на Земле. Основная часть - каменистое плато и глина, а песок - это дюны, барханы... они, собственно, на месте никогда и не стоят - все время перемещаются под действием ветра, а, учитывая что на открытом пространстве, за день раскаляемом на солнце, а ночью с таким же успехом отдающим тепло атмосфере, ветра очень даже нешуточные, то и топография пустыни может измениться буквально за несколько часов. Несколько часов... а ведь именно столько мы уже брели по пустыне. Периодически я останавливался, рассматривая горизонт через бинокль, но, кроме песка и камня ничего не видел. Оно и не мудрено - три дневных перехода - это, примерно, около девяноста километров - то есть до гор примерно столько. Горизонт же, учитывая, что радиус Квессина-3, судя по гравитации, примерно такой же, как и у Земли, лежит на расстоянии пяти километров. То есть чтобы заглянуть за большее расстояние необходимо или подняться повыше, или обладать дугообразным вектором зрения. Понятно, что и то, и другое в наших условиях было совершенно невозможным.

– Какие же мы жестокие, - произнесла лейтенант первую фразу за несколько часов.

– Ты про деревню?
– уточнил я.

– И про деревню, и про все вообще... даже не столько про меня и вас, сколько про человечество вообще.

Что есть - то есть. Если чему человечество и научилось за несколько тысяч лет прогресса - это уничтожать. И разрушать. Всего лишь маленькая горсточка людей за неполные сутки умудрилась разнести звездолет, не сходя с него, еще один звездолет - это я про БП-1729, по меньшей мере одну планету, а может и более, и крупно напакостить здесь, на Квессине-3.

Но... разве волчица не жестока, защищая свое потомство? Даже крошечная птичка, защищая свое гнездо, способна заклевать коршуна. Хм, неудачный какой пример. Перед глазами вдруг встали орды дикарей с копьями и каменными топорами, ведомых Мамбупой, и в неистовом гневе кромсающих людей в бронескафандрах, рвущих их на куски... нет, полнейший бред. Птичку убираем.

А ведь, по сути, забери у людей звездолеты, танки, бластеры, и еще неизвестно, кто кого победит в честной схватке один на один. Слава Богу, такой вариант совершенно исключен.

– Там же были дети, - продолжала Жаклин.
– Они же не в чем не виноваты.

– Да брось ты, - отмахнулся я.
– Я тоже когда-то был ребенком, маленьким милым мальчиком, и никто и подумать не мог, что я буду участвовать в операциях по зачистке целых планет от их коренного населения. А эти дети... они вырастут, и, если их не слопают их сородичи, то сами будут есть друг друга. Ты уж поверь - галактика немногое потеряла с их смертью.

– Нет, - покачала головой пилот.
– Уже не вырастут.

– Да-да, ты мне еще в истерику тут впади. Сразу предупреждаю - меня совесть мучить не будет, тем более, что еды и воды у нас и так не навалом. Пальну разок, и будет у тебя в затылке такая замечательная окровавленная дырочка, окаймленная белокурыми волосами. Может, даже, и откушу от тебя кусочек - кто знает?

Лейтенант, споткнувшись, закашлялась. Бросив на меня испепеляющий взгляд, Обаха чуть отстала, чтобы злой рейд-полковник не прострелил ей голову из своего ужасного бластера. И на здоровье!

Пройдя еще с десяток метров, я вдруг обнаружил, что не слышу шагов Жаклин. Что еще за черт? Я обернулся через плечо. Девушка стояла чуть поодаль, а на меня смотрел сдвоенный блок стволов ее дерринджера.

– Ох, детка, - вздохнул я.
– Ну ты и дура.

Яркое, слепящее солнце, клонящееся к горизонту, светило как раз в той стороне, куда мы направлялись, то есть теперь било в аккурат в глаза офицера, мешая не только точно прицелиться, но и разглядеть мишень. То есть меня.

– И что ты собираешься делать?
– усмехнулся я, положив ладонь на рукоять КОЗ-971.
– Стрелять? Стреляй. Если повезет - замочишь меня с первого выстрела. И что ты будешь делать тогда? Подохнешь в пустыне? Ты же понимаешь, что одна, без меня, до гор не доберешься.

– Мне все равно!
– гневно выплюнула она.
– Таких как вы... таких, как ты...

– Таких - это каких?
– переспросил я.
– Таких - это которые всю жизнь служили Родине? Да, пусть убивая миллионы и миллиарды жителей других миров. Но, детка, именно благодаря этому... благодаря тому, что мертвы они, живы мы. Жива ты. Именно благодаря этому ты стоишь здесь и рассуждаешь о том, какие жестокие сволочи, эти люди, а не сидишь где-нибудь в яме, пожирая помои, потому как другая, нормальная еда, кончилась за несколько поколений до тебя. Знаешь, я видел кучу придурков, которые утверждали, что они - патриоты, и готовы умереть за свою Родину. Да нифига! По-моему патриот, настоящий патриот, должен сделать так, чтобы патриоты другой, враждебной стороны, умерли за свою Родину. И мерли за нее как можно больше и чаще. Я - готов, готов на все сто сделать так, что ты сейчас умрешь, а готова ли ты?

Пистолет в руке лейтенанта задрожал, повис на одном пальце, и с металлическим стуком выпал на камни. Обаха села на корточки, и, обхватив голову руками, зарыдала. Только этого мне еще не хватало! Я подошел к Жаклин, сел рядом, и обнял ее, уткнувшись лицом в золотистые волосы девушки, выбившиеся из-под кепи. Плачущие женщины - вообще моя слабость.

– Тихо, девочка, тихо, успокойся, - приговаривал я, гладя ее по спине.
– Ты в первый раз убила человека?

– Да, - ответила она сквозь слезы.