В комнате стояло два мольберта с незаконченной картиной на одном из них. Дженна сразу заметила ее, но не стала всматриваться. Все вещи вокруг были раз­ложены в строгом порядке, банки с кистями и краски помещались на чисто выскобленных полках. В углу комнаты были сложены полотна — Дженна не знала, законченные это вещи или наброски, — но ее внимание приковала, заставив застыть на месте, единствен­ная вещь — кресло возле низкого окна, откуда откры­вался вид на долину и лес вдалеке. Кресло было ста­рым, уютным на вид — излюбленный предмет обста­новки, бережно хранимый долгие годы. Рядом стоял столик, на нем лежала курительная трубка, словно за­бытая здесь минуту назад.

Дженна оказалась не подготовленной к волне чувств, захлестнувшей ее, к величайшей опустошенно­сти, сознанию потери, скорби и горечи. Впервые в жизни она почти видела отца. Раскаяние и боль стис­нули ее сердце, заставив затаить дыхание. Круто по­вернувшись, Дженна бросилась мимо удивленного Алена к двери и сбежала по лестнице прежде, чем он сумел остановить ее.

— Пустите меня! — Его ладонь стиснула плечо Дженны, и она отбросила ее. Алену пришлось прижать ее к себе, чтобы сдержать сопротивление.

— Я жесток, n'est-ce pas? — усмехнулся он, крепко обнимая вырывающуюся Дженну. — Да, я действовал решительно и злобно, принуждая вас встретиться с призраком. Ведь там обитает призрак, верно, Дженна? Безобидный с виду, но упрямый призрак, который взывает к вам.

— Никого там нет! Это ваши воспоминания, а не мои. Мне нечего вспоминать, и я никогда не стану этого делать! Можете поступать, как вам вздумается, но факты ничем не изменить. Человек, которого вы знали, — чужой для меня, и, как бы вы ни старались, я не стану считать его родным.

Вместе с болью ее наполнила ярость, голос повы­сился, вызвав раздражение Алена.

— Значит, в вас нет ни доброты, ни воображения, ни милосердия. Как мучительно, наверное, постоянно помнить о своей правоте, мадемуазель!

— У меня много воспоминаний, и все они связаны с прошлым, — горько проговорила Дженна.

Ален отпустил ее с недовольным выражением.

— Вы не желаете взрослеть, — резко заметил он. — Я только зря теряю время. У меня есть немало дел и поважнее.

— Так займитесь своими делами и оставьте меня в покое! — взорвалась Дженна. Она с трудом сдержива­ла слезы. Ален не знал, каким потрясением для нее было подняться по старой лестнице и очутиться в комнате, похожей на маленькую капсулу с прошлым внутри, в комнате, где действительно обитал призрак. Потрясение сделало ее решительной. — Отвезите меня на ближайшую станцию. Я сама доберусь до Пари­жа, — сердито закончила она.

— Конечно. Я вам подыграл, верно? — Ален угро­жающе надвинулся на нее. — Теперь вы сможете уве­рить себя, что все ваши худшие предположения оправ­дались, что я привез вас сюда с единственной целью — сомнительным способом вынудить вас к от­казу от наследства.

— Да заберите вы себе это наследство! — вспылила Дженна. — Мне оно не нужно. Я даже видеть не хо­тела этот дом. Свою долю я отпишу вашей матери — можете передать, что вы ее купили: она будет доволь­на, а вы сэкономите. Должно быть, вам нет дела ни до чего, кроме своей прибыли.

Ален нахмурился столь грозно, что Дженна была готова бежать, но такой возможности ей не представи­лось. Одним прыжком Ален нагнал ее и схватил, от­чего душа Дженны ушла в пятки.

— Вы всего лишь избалованная, капризная девчон­ка, — заявил он, — получившая в наследство от мате­ри непомерный эгоизм.

— Откуда вам знать, какой была моя мать?

— Я знал вашего отца — в нем не замечалось та­ких черт. Откуда же они взялись у вас, как не от себялюбивой красотки? Но теперь уже слишком позд­но. Вы превратились в ее подобие. Слава Богу, что Расселл этого не увидел!

Его слова ранили, как тонкие, острые кинжалы, и Дженна вскинула руки, уязвленная до глубины души, желая ответить ударом на удар. Но она не смогла даже дотянуться до его смуглого, надменного и рассержен­ного лица. С гневным возгласом Ален схватил ее за плечи, прижал к себе, склонился и закрыл ей рот по­целуем.

Дженна в панике уперлась ему в грудь — жалкая попытка оттолкнуть его, избежать прикосновения его губ, бесполезное усилие. Это было все равно, что от­талкивать неподвижную скалу — гибкое, сильное тело не поддавалось слабым женским рукам. Весь он был одержим яростным желанием проучить ее, и Дженна застонала, когда их губы соприкоснулись.

Только когда Дженна обмякла в крепких объятиях, Ален отстранился и поднял голову. Губы Дженны при­пухли и ярко выделялись на бледном лице. Казалось, ее испуг только сильнее разъярил Алена. Он зловеще сжал губы, с угрозой устремив на Дженну взгляд тем­ных глаз.

— Вы превратили меня в дикаря, в чудовище, — тяжело дыша, проговорил он. — Ни к одной женщине я не испытывал подобных чувств. Вы невозможны, вы способны вызвать только раздражение, а не страсть. Вы были правы, мадемуазель, — вам здесь не место. Сомневаюсь, найдется ли вообще на свете место, где вы будете чувствовать себя уютно, кроме, может быть, стерильного прозябания, уготованного вам в Англии. Чутье верно призывает вас поскорее убраться туда, и в этом вы совершенно правы!