Журналисты, повинуясь невидимой дирижерской палочке Хайловского, организованно засмеялись. Смех продлился положенные по сценарию десять секунд и потом так же организованно оборвался.

Зорин улыбнулся мудрой отеческой улыбкой и снисходительно сказал:

– Я не хочу никого ни в чем упрекать. Как говорится, не судите, да не судимы будете... Понятно, что путь из Петропавловска-Камчатского до Ильпырского неблизкий. Кому захочется лететь на край света, если лучше остаться в городе, где к твоим услугам - теплая ванна и персональный автомобиль? Но, скажу вам откровенно - я даже рад, что сегодня их нет среди нас. Они не помешают нам веселиться. А я счастлив быть с вами! Как говорится, «самолет - хорошо, пароход - хорошо, а олени - лучше»! И мне очень хочется заарканить парочку и прокатиться с ветерком на оленьей упряжке! Кто со мной наперегонки, а?
– Журналисты благоразумно молчали. Зорин сцепил руки в замок и воздел их над головой.
– С Праздником лета, друзья!

Хайловский зааплодировал, и все присутствующие, как по команде, последовали его примеру. Но задуманного торжественного финала не получилось. И виной тому - невысокий молодой человек с ладной фигурой и открытым лицом. Очень просто, даже можно сказать, невзрачно одетый, он вдруг пробился сквозь толпу и встал рядом с Зориным. Молодой человек аплодировал громче всех. Он выждал; когда крики радости немного утихнут, и заявил:

– Я от всей дущи присоединяюсь к поздравлениям Виктора Петровича. Праздник лета - большое событие для каждого камчадала. И для меня - тоже. Поэтому я здесь. К сожалению, я - не мастер красиво говорить, а человек дела. По мне, так и впрямь лучше заарканить парочку оленей и прокатиться с ветерком!
– Он повернулся к Зорину.
– Что скажете, Виктор Петрович?

Зорин сначала побледнел, потом кровь бросилась ему в лицо. Не разжимая губ, он проговорил - так тихо, что только молодой человек мог его услышать:

– Черт тебя побери, Белов! Откуда ты только взялся?

Саша, не переставая улыбаться, продолжал:

– Вы бросили вызов, я его принял.
– Он понизил голос и добавил уже тише: - Вас никто не тянул за язык. Согласитесь или пойдете на попятный? Не забывайте о телекамерах! На нас смотрят! Улыбайтесь, Виктор Петрович!

Журналисты видели, что все идет не так, как запланировано. Внезапное появление еще одного кандидата в губернаторы было полной неожиданностью. Ситуация попахивала легким скандалом, который каждый репортер боялся упустить. Чувство корпоративной солидарности в журналистском мире - понятие довольно расплывчатое; если не ты дашь новость в эфир, кто-нибудь другой сделает это вместо тебя. Поэтому камеры продолжали работать, а кассеты в диктофонах крутиться.

У Зорина от волнения пересохло во рту - ситуация явно вышла из-под контроля. Однако кремлевский опыт - он и в Африке опыт. Виктор Петрович внутренне собрался и, расправив плечи, гордо произнес:

– Я от своих слов не отказываюсь. Устроим гонку.

Глебушка пребывал в состоянии, весьма близком к панике: его идеальный сценарий пошел насмарку. Только сознание того, что он находится в кадре, помешало ему схватиться за голову...

Белов в одно мгновение стал центром всеобщего внимания. Теперь камеры были направлены на него. Саша отошел от священного столба и направился к упряжкам, стоявшим невдалеке от места, где местные жители раскладывали огромный костер. Белов ни разу в жизни не ездил на оленьей упряжке; так почему бы не попробовать прямо сейчас? Он был молод и легок на подъем, в крови бурлил адреналин, глаза горели бойцовским азартом.

Первую минуту репортеры дружной толпой следовали за ним, потом начали отставать, но Саша этого даже не заметил. Он сосредоточился на одной-единственной мысли - победить. Он не видел, как Хайловский догнал журналистов, что-то им сказал, и телеоператоры послушно опустили камеры. Белов шагал вперед, ощущая, как играет кровь, и вдруг почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо. Саша резко обернулся. Перед ним стоял тот самый вертлявый человечек с круглым лицом и бегающими глазками за узкими стеклами очков.

– Александр Николаевич!
– сказал он.
– Мы с вами незнакомы. Позвольте представиться - Хайловский. Глеб Андреевич.

Белов окинул его оценивающим взглядом.

– Чем обязан?
– спросил он.

– Александр Николаевич...
– вкрадчиво начал Хайловский.
– Мы же с вами - взрослые люди. Вот и давайте рассуждать и вести себя, как взрослые люди. К чему эти мальчишества и сумасшедшие выходки?

– Что вы имеете в виду?
– не понял Белов.

– Ну-у-у... Все эти гонки.
– Глеб хихикнул.
– Вы же понимаете, какой из Виктора Петровича ездок? Его от таких забав удар хватит... Не приведи Господь, конечно.

– И что теперь? Гонок не будет? Он послал вас, чтобы вы передали мне это?

– Ну, хватил старик немного через край. С кем не бывает? Конечно, никаких гонок не будет.

– Ничего подобного, - Белов упрямо мотнул головой.
– Как говорил геноссе Цезарь, жребий брошен, осталось перейти Рубикон. К тому же было публичное заявление, не так ли?

– Александр Николаевич, - снисходительно сказал Хайловский, - при чем здесь Рубикон? Никакого заявления не было. Оно существует только в вашем воображении. А на пленке ничего этого не останется. Ну что вам, шесть лет, что ли, что я объясняю такие элементарные вещи? А?

– Позвольте.
– От такой наглости Белов опешил.
– Вы хотите сказать... Это что же получается, что и меня на пленке не будет?

Глеб мерзко улыбнулся. Белову захотелось дать ему хорошенько по физиономии, чтобы тот потом до следующего Праздника лета искал свои очки в зеленой мураве.

– Кто платит, тот и девушку танцует, - с интонацией мудрого наставника произнес Хайловский.
– Я лично проверю все телесюжеты, радиоотчеты и черновики статей. Цена вопроса небольшая. Это не Москва. Дам каждому по сотке баксов, и все будут молчать. Виртуального Александра Белова не будет - ни на телевидении, ни на радио, ни в газетах. Вы смелый и ловкий человек, не спорю - до сих пор не понимаю, как вы умудрились оказаться здесь. Но, простите, весьма наивный. Ваш визит на Праздник лета останется незамеченным. Вы вроде как были, и вместе с тем - вас не было.