— Я был уверен, что лично вы осведомлены… — тянет Антонио. — По всем действиям так казалось. Я даже докладывал… наверное. Не уверен. А мой дорогой шурин… Ну, а на что значимо влиял этот личный элемент?

— Откуда я мог быть осведомлен? — И пусть попробует представить себе, как мне об этом сообщает — кто? Моран? Личфилд? Прямое начальство терциария да Монтефельтро, которому он почти наверняка ничего не докладывал и которое уж точно не общалось со мной?.. — А что до личного элемента, представьте себе, что мы с Максимом каким-то чудом оказались несколько более корректными людьми. И не превратили заседание в дешевую уличную клоунаду. И мистер Личфилд получил возможность сказать десяток лишних слов. Сами понимаете, каких и о ком.

Одним из несомненных достоинств внутренней организации да Монтефельтро является способность одновременно слушать, обдумывать, рефлексировать, готовить ответ — и ничего не упускать. Поэтому отвечать он начинает, едва дождавшись паузы; и горе тем, кто сочтет это невнимательностью.

— О нашем коварном заговоре он и так говорил вслух. Заговорив о прошлом, он уничтожил бы не меня, а себя и Морана. О насоба ничего не знали вплоть до истории с Клубом. К тому же, я был уверен, что в филиале есть наблюдатели помимо меня. Это мои оправдания, — режет он воздух ладонью по горизонтали. — И еще я был просто в восторге от того, как некогда уважаемый мной командир, а потом соратник… скажем так, осваивает новые методы управления. У меня это постоянно проходило по разряду «личное дело». — Энергичное движение руки вниз.

Господин да Монтефельтро сегодня изумительно для себя откровенен и почти не играет.

Свернуть господину да Монтефельтро шею будет неправильно, думает председатель Антикризисного комитета. Взять его за грудки и трясти до удовлетворения? Непедагогично. Он только что, впервые, кажется, в жизни признал в присутствии постороннего, что совершил ошибку. Причем ошибся не в расчете, а на уровне базовых эмоций. Пришел в такое расстройство от, прямо скажем, химически чистого случая предательства, что скрыл жизненно важную информацию. Чтобы не уподобляться.

До чего у них там все запутано… Антонио ведь уже знал, как Моран обошелся с другим своим товарищем по оружию. Но почему-то думал, что с ним ничего не случится.

Запутано, и один врет напропалую, другой не видит дальше своего носа, у третьего случается вытеснение, четвертую пока трогать нельзя, а дело пятого теперь и вовсе в компетенции совсем иного суда. Замечательная картина, и не складывается же.

— Будьте любезны сейчас изложить все, сначала и со всеми личными подробностями. — Подобающим образом, прекрасно известным терциарию да Монтефельтро. Впрочем, никому не известно, что именно известно этому произведению искусства, и что ему позволено.

— Я фактически напросился на эту войну, — сказал да Монтефельтро, — Слишком долго к тому времени служил в армии, а оставалось еще полгода. — В переводе «мне стало скучно, потому что я освоил этот уровень». — Я предвидел, что будет плохо. Это было ясно до начала. Было ошибкой направлять на Кубу кого бы то ни было, кроме кадровых военных. Там все было ошибкой, но я тогда этого не знал, а вот эту часть — видел. Как я понимаю, ее видел и мой отец — и принял меры. Меня прикомандировали к локальному штабу операции. Я не возражал, я считал, что оттуда мне будет лучше видно. Но операция пошла под откос в первые же несколько дней, мы оказались не миротворцами, а стороной в многосторонней гражданской войне. Стороной — и триггером. Без нас конфликт вряд ли продлился бы дольше недели. Но в любом случае, одним из наших узких мест оказалась связь, а я хороший специалист. Так я попал к Морану. Он был там с самого начала, как и остальные.

— Вы решили понять меня буквально? «В начале сотворил Бог небо и землю».

Антонио улыбается. Странная такая ухмылка, как год назад, с еще не снятым с челюсти крепежом.

— Виноват. Моран так или иначе контактировал с остальными еще на острове, ну и я как связист. А потом мы все случайно оказались в одном санатории ССО, если на свете бывают случайности. Их, правда, всего два пустили под реабилитацию. Мы скучали, и… — И двадцатилетний солдат скучал в компании офицеров, в его случае ничего странного. — Я очень удивился, когда Шварц потом пошел за помощью к Морану. Подробностей не знал, ту акцию я не координировал, Шварц вообще одиночка по стилю и стремился свести контакты к минимуму. Моран сидел на кафедре и вряд ли мог бы помочь. Он и не смог, и пошел к Личфилду.

— Это вам Моран сказал?

— Да. Но в любом случае, за связь отвечал я, а это прошло мимо меня.

Поразительно.

— Шварц ни к кому не обращался за помощью. Он только послал сигнал тревоги. Послал Морану, потому что считал, что его уже накрыли, а с Мораном они поддерживали деловую переписку. Шварц его консультировал по преподавательскому составу. Хороший канал, не вызывает подозрений. Остальное — самодеятельность Морана. — Антонио опять не спрашивает, правду ли ему говорят. Но делает несвойственную ему короткую паузу перед ответом. — А вы, друг мой, как я понимаю, обиделись на Шварца — за то, что он доверился Морану, а не вам.

— Я предоставил его собственному выбору, — чеканно заявляет Антонио. Забрало опускается с лязгом. — Ну хорошо, — сдается через пару секунд рыцарь без обиды и упрека. — Вы это называете так. Но не совсем тогда. Тогда я только удивился, но я мог чего-то не знать. Но когда Шварца начали шантажировать, он тоже никого не предупредил. А ведь все мы, кроме Морана, могли считать, что остались вне поля зрения властей.

— А что Моран?

— Личфилд, конечно, заинтересовался обстоятельствами дела Шварца, а ресурсами он располагал. Он накопал кое-что.