В Одуванчике появилось что-то новое. Слегка вальяжное, текучее и плавное. Словно бы он научился лучше управлять своей злостью. То есть, стал еще страшнее. Нет предела совершенству.

Джастина не успевает хорошенько обдумать эту мысль: нечто новое появляется и на трибуне. Милый юный мальчик. Очень милый, очень юный, очень мальчик — и фамилия у мальчика тянется в древность, у нее только начало — Трастамара де Кордуба, — звучит как цитата из учебника истории времен Объединителя.

— Я должен был зачитать обращение неофициального общественного объединения Террановы, — говорит милый мальчик, реликтовый вестгот, выгоревший до почти седого оттенка и загорелый почти до синего. — Я вам его так передам. А в свои десять минут скажу другое.

Двадцать четыре года, банкирский отпрыск — любимый племянник, концессионер с того самого западного побережья, где вчера и шандарахнуло.

— За три года моей работы в Пирув-Ла-Либертад не было ни одного террористического акта. До вчерашнего дня. Вчера — сорок восемь убитых, две сотни раненых. Мы уже нашли виновных, это незаконная группировка… я не буду говорить, что некогда некий покойный сеньор использовал ее как противовес предыдущим концессионерам. Это не так уж важно. Важно, что вчера они решили — есть прекрасный шанс наладить отношения с новым Советом. Надо слегка дестабилизировать обстановку, меня выгонят, а их отблагодарят.

В зале — даже не тишина. В зале слышно тиканье наручных часов. Нескольких. Если постараться, можно разобрать даже, кто примерно у нас такой старомодный. В каком ряду хотя бы. Зачем им механические часы? Тут базука нужна. Превентивно. Вот как поднимется на трибуну, так сразу.

— Я должен сказать, что это решение группировка принимала самостоятельно. — звенит мальчик, — Им никто ничего не обещал и никак с ними не контактировал. Мы это очень хорошо проверили. Они просто сделали свои выводы из вчерашнего заседания. Они не единственные, кто их сделал. Предугадать этот побочный эффект было несложно — у меня сложилось впечатление, что большая часть присутствующих им просто пренебрегла. По равнодушию.

Оратор берет стакан, делает два медленных глотка, очень стараясь не задеть стекло зубами. Коротко прокашливается. И бросает ожидаемую уже бомбу.

— До вчерашнего дня я считал демарш сеньора Лима плодом его предвзятости и горячности. Сегодня я полностью присоединяюсь к его позиции.

— Спасибо, Фелипе… — говорит Деметрио. К счастью, микрофоны теперь включаются только централизованно. Он еще и плагиатор, оказывается. И что, она сама вчера звучала вот так? О ужас, бедная Анечка.

«Я его должен был застрелить?» — отвечает на сообщение Франческо. Джастине очень хочется написать «ДА!!!!!!!!!!!!!!!». Но отвечает она «поздно».

— Собственно, у меня все, — говорит ангел Фелипе и сходит с трибуны.

Наверняка ведь старались господа концессионеры, выбирали самого симпатичного, самого безобидного. И не сообразили, что этот теракт у него — первый.

Десять минут мальчик не израсходовал, и они традиционно «разыгрываются» между успевшими заявиться на реплику. По правилам — выпадает случайный номер.

— Вы не там ищете. Вы ищите не под фонарем, а где потеряли. — Недобитые остатки личфилдова гадюшника в лице второго заместителя, раньше ведавшего кадровой работой. — В прошлом декабре господин Сфорца уже искал похитителя среди террористов.

Микрофоны отключены, но акустика рассчитана на нормальных людей, а не на полевых командиров, которых должно быть слышно хоть сквозь минометный огонь:

— Сеньор Рени, это кого вы так не уважаете? Ваших коллег или аудиторию?

Обвал и истерика начинаются, может быть, с этой реплики. Или с требования вынести Одуванчика из зала. Может быть, начал ее еще Фелипе. Некоторые пытаются перекричать других, третьи машут охране, четвертые стучат по столам. Депутатский сектор разглядывает административный сектор. Корпоративный сектор выражает негодование Трастамаре и теребит Франческо.

И тут медленно-медленно, как перед показом видео, в зале гаснет свет — и треть истеричной стаи рефлекторно замолкает и поворачивается к пустому темному экрану. Джастине отлично видно, как дедушка Матьё с наслаждением тянет вниз рычажок реостата. Ну да, у него же отдельный пульт.

— Обалденный старикан, — говорит Деметрио вполголоса.

— Этот старикан тебя при случае без соли съест и не заметит, — фыркает Джастина.

— Были бы тут все такие, так я бы сюда и не совался. За ненадобностью.

Вокруг оседает обратно полезшее было через край тесто. Серьезные деловые люди пытаются изобразить собою, что уж они-то в этом неприличном пандемониуме не участвовали.

— Вы знаете, — задумчиво говорит в тишину дедушка Матьё, — а я его, кажется, сломал… Незадача. Давайте устроим технический перерыв?