Шрифт:
Сталин прекрасно понимал: Англия и США заинтересованы в разгроме Красной Армии ничуть не меньше, чем в ее победе. Ослабление Советского Союза в схватке с «Третьим Рейхом» до самой крайности отвечало истинным стратегическим интересам будущих союзников, и это было доказано всей предвоенной историей. Стравить двух диктаторов, не оставить им шансов разойтись миром — вот суть, квинтэссенция западной политики в конце 30-х — начале 40-х.
Думаю, утром 22 июня 1941 года, узнав о нападении Гитлера на СССР, Черчилль радостно перекрестился. Или выпил коньяку. Может, даже пустился на радостях вприсядку. Не знаю. Скорее всего — и то, и другое, и третье.
Однако ни Британия, ни США не были заинтересованы и в окончательном поражении СССР, поскольку полное поражение Кремля делало бы падение Британских островов только вопросом времени.
План Сталина был понятен — как можно скорее переключить Запад с фактического нейтралитета на хоть какое-то участие в европейской бойне.
Глядя из сегодняшнего дня надо признать: возможностей для реализации этого плана у него не было никаких. Оставалось только блефовать, выкручивать руки, спекулировать, давить — в том числе психологически, на личном уровне. То есть заниматься тем, что цинично называется «реальной политикой».
Помните нервный разговор советского посла с главой «Форин-офис» в августе 1941-го? Ну, про шесть бомб? В ответ на свое донесение Майский неожиданно получил шифровку от Самого.
«Лондон, Советскому послу Майскому. Ваша беседа с Иденом о стратегии Англии полностью отражает настроения советских людей. Я рад, что Вы так хорошо уловили эти настроения. По сути дела Англопро (английское правительство — В. М.) своей пассивно-выжидательной политикой помогает гитлеровцам… Говоря между нами, должен сказать Вам откровенно, что если не будет создан англичанами Второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели, мы и наши союзники можем проиграть дело». Сталин — Майскому, РГАСПИ, ф. 558, опись 11, д, 59, л. 36 [307] .
307
Цит. по: Стеттиниус Э. Ленд-лиз — оружие победы. М., 2000.
Настаивая на срочном открытии Второго фронта, Сталин говорил то, чего лидеру государства нельзя говорить никогда и ни при каких обстоятельствах. Он пугал перспективой поражения СССР. Он не завышал, а наоборот — внешне — занижал наш оборонный потенциал. Он шел ва-банк.
В ответ, 5 сентября 1941-го, Черчилль отправил многословную телеграмму в Москву, в которой пытался объясниться, почему открывать Второй фронт, для Британии ну никак не возможно:
«Все наши генералы убеждены в том, что это кончится только кровопролитными боями, в результате которых мы будем отброшены, а если нам удастся закрепиться на небольших плацдармах, то через несколько дней их все равно придется оставить. Побережье Франции укреплено до предела, и у немцев до сих пор еще больше дивизий на Западе, чем у нас в Великобритании, причем они располагают сильной поддержкой с воздуха. У нас нет такого количества судов, которое необходимо для переброски большой армии на Европейский континент, если только мы не растянем эту переброску на много месяцев…. Это могло бы привести к проигрышу битвы за Атлантику, а также к голоду и гибели Британских островов».
Так же он оправдывался и позже — за то, что обманул и, вопреки обещаниям, не открыл Второго фронта в конце 1941-го, чтобы поддержать Красную Армию в отчаянной попытке отстоять Москву. Потом — почему опять обманул, и не открыл его летом 1942-го, чтобы поддержать наше захлебнувшееся наступление под Харьковом. Для дачи оправдательных показаний он сам прилетел с покаянной миссией в Москву [308] .
Его вызвали как какого-нибудь командующего резервным фронтом. «Я был бы весьма признателен Вам, — писал Сталин, — если бы смогли прибыть в СССР для совместного рассмотрения неотложных вопросов войны против Гитлера, угроза со стороны которого в отношении Англии, США и СССР теперь достигла особой силы…» Свое смущение Черчилль позднее укутал в мемуарах в совершенно роскошную риторику:
308
Визиту Черчилля в Москву предшествовал визит Молотова в Лондон. Мы, наконец, договорились подписать союзный договор, но поставили условием признание границ СССР на 22 июня 1941 года. Англичане обрадованно зацепились и… стали возражать, и Сталин сразу все переиграл. Отправил Молотову неожиданную телеграмму: потом разберемся с границами, подписывай так, и сразу вылетай в США. Главное — Второй фронт.
«Я размышлял о моей миссии в отношении этого угрюмого, зловещего большевистского государства, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь?.. Это было все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично… поговорить обо всем лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников» [309] .
309
Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1998.
Принят был британский премьер холодно. Ему сказали в лицо, что англичане трусы, что они — боятся сражаться. Что они лжецы, что не держат слова — не выполняют союзнических обязательств. Слова были выбраны правильные: требовалось задеть достоинство этого лорда, аристократа, надменного потомка герцога Мальборо — сэра Уинстона Черчилля. Черчилль пытался сначала оправдываться, потом — обидеться.
Впрочем, что еще оставалось Сталину? Любезничать? Какие у него были возможности заставить союзников действительно принять участие в войне? Нас обманывали постоянно. Рузвельт лично пообещал Молотову, что откроет Второй фронт осенью 1942-го. И тоже — обманул. Черчилль обещал и обманывал раз за разом, год за годом. Было очевидно, что эта сладкая парочка не вступит в войну, пока СССР не растратит все силы. Они просчитались. Ибо, силы у нас только прибывали, и в результате союзникам пришлось подключаться спешно, чтобы в экстренном порядке «спасать Европу от красных орд», которые проскочив Берлин и Вену, тут же окажутся в Париже и Брюсселе. Ну а тогда, в 1942-м в Москве Сталину оставалось только давить Черчилля морально. Он заставлял лидера Британской Империи злиться и краснеть, как мальчишку, которого поймали на невыученных уроках.
Отпустили Черчилля миром. Сталин «неожиданно» позвал его пообедать и «выпить немного na pososhok». Там лед, согласно всем законам психологического подавления, слегка растопили. Прощались тепло.
Маршал А. Е. Голованов рассказывал: «стол был небольшим, присутствовало человек десять или немного больше. Последовали тосты, и между Черчиллем и Сталиным возникло как бы негласное соревнование, кто больше выпьет. Черчилль подливал Сталину в рюмку то коньяк, то вино, Сталин — Черчиллю.
— Я переживал за Сталина, и часто смотрел на него. Сталин с неудовольствием взглянул на меня, а потом, когда Черчилля под руки вынесли с банкета, подошел ко мне. „Ты что на меня так смотрел? Когда решаются государственные дела — голова не пьянеет. Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра, как карась на сковородке, будет трепыхаться!“