А что же насчет СССР? Насчет наших бескрайних просторов была некоторая туманность. Все-таки хорошо врезались в память озеро Хасан и Халхин-Гол. Но все же, следуя общему направлению новой концепции Pax Japan, предполагалось, что японские и германские интересы сомкнутся где-то в районе Омска.

Планировалось массовое переселение из густонаселенных азиатских стран на территорию России. (Что-то знакомое, не правда ли? Хотя Москва, конечно, не Сибирь). Из «льгот», которыми Япония одарит туземное русское население:

Когда японцы молились на своего императора, они это делали не только из чувства самурайского долга, но и по чисто практичным материальным соображениям. В точности как в Германии, планировалось, что коренной народ империи должен будет вольготно жить за счет народов покоренных стран, точнее, генерал-губернаторств.

Да, за этот будущий японский рай — стоило сражаться.

И пусть после падения фашистского режима в Италии и разгрома нацистской Германии, фантастические планы мировой экспансии растаяли миражом. Пусть милитаристская Япония, последняя в «Оси», осталась один на один со всем миром, осталась последним «плохим парнем» на планете. Но самурайский дух не позволял признать возможность поражения.

Нам предстояло иметь дело вот с таким народом… Из руководства для воинов «Хагакурэ» (начало XVIII в.):

Вся эта странная философия, которая на прагматичное западное ухо звучит дико, для японского воина — просто музыка.

В 1945-м, по мнению японского командования, миллионная Квантунская группировка «была способна противостоять превосходившим по силе и подготовке советским войскам в течение года» [393] . А в целом превращение Японских островов, Кореи, Маньчжурии и оккупированной части Китая в неприступную крепость должно было обескровить противника (противников) и затянуть войну на неопределенное время.

Это в любом случае позволяло добиться почетного мира.

«В вопросе о войне между Советским Союзом и Японией у наших союзников и у немцев единый фронт», — значилось в докладной записке «Англо-американские планы о войне СССР против Японии», подготовленной МИДом для Сталина в январе 1945 года. Объективно это было действительно так.

Если бы вся Ставка ВГК в полном составе вдруг слетела с катушек и перебросила часть нашей армии из-под осажденного Берлина на Дальний Восток, — лучшего подарка Гитлеру к дню рождения просто нельзя было бы представить. Однако именно этого хотели и наши союзники. За океаном пресса била в набат: вот мы русских кормим-поим-вооружаем, влезли ради них в ненужную Америке европейскую войну, а они нам в войне настоящей, тихоокеанской, помочь не хотят.

«То, что мне придется ехать на Дальний Восток, я впервые узнал летом 1944 года, — писал маршал Василевский в своих мемуарах. — После окончания Белорусской операции И. В. Сталин в беседе со мной сказал, что мне будет поручено командование войсками Дальнего Востока в войне с милитаристской Японией. А о возможности такой войны я был уже осведомлен в конце 1943 года, когда возвратилась советская делегация с Тегеранской конференции» [394] .

В Тегеране мы под нажимом союзников пообещали вступить в войну против Японии вскоре после разгрома Германии. В Ялте уточнили: через два-три месяца после капитуляции Германии. И выдвинули свои четкие условия.

Из стенограммы: «Сталин сказал, что если эти условия не будут удовлетворены, то… ему и Молотову будет трудно объяснить советскому народу, почему Россия вступает в войну против Японии. Советский народ ясно понимает войну против Германии… но он не поймет, почему Россия вступает в войну против такой страны, в отношениях с которой у нее нет никаких серьезных неприятностей» [395] .