— Домашние дела мистера и мисс Дейл не имеют ко мне никакого отношения, — заявил Вернон.

— А между тем, друг мой, — начал доктор Мидлтон с благодушно-лукавой миной, значение которой не сразу открылось сэру Уилоби, — между тем они могли бы иметь к вам некоторое отношение, и притом довольно близкое. Скажу больше: не исключено, что виновником этой размолвки между отцом и дочерью являетесь именно вы, хоть иные и склонны винить в ней Уилоби и его вчерашние ночные подвиги в гостиной.

— Как это понять, сэр? — спросил Вернон, метнув взгляд на Клару.

Доктор Мидлтон решил предоставить сэру Уилоби самому ответить на этот вопрос.

Клара послала Вернону один из тех взглядов, которые красноречивее слов говорят: «Думай!»

И еще до того как Уилоби успел открыть рот, Вернон прозрел. В глазах его пуще прежнего запрыгали огоньки. Блеск их напомнил Кларе некую звезду, мигающую от избытка яркого света, который она излучает, и сохраняющую свое сияние даже в ясную лунную ночь. Название этой звезды ускользнуло из Клариной памяти. Внешне, однако, Вернон оставался спокоен, и никто, глядя на него, не догадался бы, что все в нем ликовало и что ему стоило неслыханных усилий не дать этому ликованию прорваться наружу. Безудержная радость охватила Клару, и теперь ее заботило только одно: как же называется эта звезда? В морозную ночь она одна сохраняет свое неугасимое пламя — только это и припомнила Клара, это — да картину подернутой инеем земли, распростертой под озаренным луною небом, да туманное созвездие Ориона, к востоку от которого, чуть пониже, горела эта звезда. Но как же она называется? Как? Откуда-то издалека до Клариного слуха доносился голос Уилоби.

— Ах, это старая история, — говорил он. — Вы знаете мое заветное желание… Еще одна попытка… И разумеется, неудачная, и разумеется, никакой благодарности — ни с той, ни с другой стороны. К тому же, быть может, за все свои труды я еще должен просить у вас прощения… Ах, сэр, они сами не понимают своей пользы.

— Отец, по-видимому, расположен поддерживать предлагаемую кандидатуру, — сказал доктор Мидлтон. — Если позволительно судить на основании дошедших до нас слухов о семейном разладе, царящем сейчас в доме.

— Трудно сказать. Что до моего участия в этом деле, боюсь, что я спутал карты.

Вернон удержался от соблазна подтвердить опасения своего кузена.

— Вы действовали из лучших побуждений, Уилоби, — сказал он, одарив его лучезарным взглядом.

— Так мне казалось, Вернон.

— Но вы ее только оттолкнули.

— Придется, видимо, смириться с этим.

— Меня это не затронет, я завтра отбываю.

— Вот, сэр, посудите сами — вот и вся благодарность!

— Мистер Уитфорд, — сказал доктор Мидлтон. — Вы можете положиться на отца этой особы как на каменную стену.

— И вы считаете, что я вправе воспользоваться ето влиянием на дочь?

— А почему бы и нет?

— И заставить ее вступить в брак из дочерней покорности?

— Эх, мой друг, страстный влюбленный был бы рад принять свою возлюбленную и на таких условиях, знал, что это послужит к ее конечной пользе. Что вы скажете, Уилоби?

— Что я могу сказать, сэр? Мисс Дейл не связана словом. А коли была бы связана, никакие силы не вынудили бы ее свое слово нарушить.

— О да, мисс Дейл — идеал постоянства. Она бы хранила верность слову, даже если бы другая сторона нарушила свое, — сказал Вернон.

Клара радостно затрепетала.

— Ну нет, сэр, — возразил доктор Мидлтон, — вы уже описываете не живую девушку, а каменное изваяние постоянства, нечто близкое к полнейшему идиотизму.

— Но верность есть верность, сэр!

— А вероломство есть вероломство, сэр. Всякую веру можно разбить, как фарфоровую вазу. И единственное, что остается той стороне, которая решила во что бы то ни стало сберечь свою верность или, вернее, свою тоску по несбывшемуся, это — до конца своих дней подбирать осколки. Занятие, которому, на мой взгляд, приличествует предаваться в заведении, специально предназначенном для несчастных, охваченных той или иной манией.

— Но вы разрушаете поэзию чувства, доктор Мидлтон!

— Я утверждаю поэзию природы, мистер Уитфорд.

— Следовательно, сэр, вы полагаете, что если одна сторона нарушит слово, помолвка расторгается и другая сторона вправе чувствовать себя совершенно свободной?

— Безусловно. Я поборник этого трюизма — и аминь сантиментам! А поскольку вы склонны брать их под свою защиту, я обращаюсь к Уилоби. Я полагаю, что вы, сэр, так же как и я, стоите за здравый смысл и согласитесь со мной, что всякий, кто окажется в положении обманутой стороны — будь то мужчина или девушка, все равно, — прекрасно сделает, если вступит в брак с другим или с другой немедля, хотя бы и через месяц.

— Что касается поэзии, сэр, — сказал Уилоби, — я никогда не лицемерил и не выдавал себя за поклонника муз.

Доктор Мидлтон засмеялся. Вернон тоже как будто был доволен ответом, меж тем как Кларе казалось, что глупее этого ей ничего не приходилось слышать. Она почувствовала, как у нее холодеют руки. К ней вернулся ее прежний страх перед Уилоби.

Сэру Уилоби меж тем пришлось призвать всю свою ловкость, чтобы парировать сыпавшиеся на него удары. Чувствительность его обострилась, как никогда, но он все еще не утратил веры в лояльность небесных сил и в своем ослеплении не заметил, что за этими смертоносными ударами стоял заранее выработанный план. Иначе, положась на дружбу Вернона, который, разумеется, не выдал бы его Кларилому отцу, он постарался бы увести свою строптивую невесту, чтобы продолжить спор с нею наедине. Но разговор с Кларой не сулил никаких выгод на ближайшее будущее. Уилоби допускал, что она могла унизиться до подслушивания у дверей. Но как об этом узнал Вернон? Ведь ночью его дома де было и Клара не могла с ним связаться, а Летицию он не успел еще повидать. К тому же в Летиции Уилоби не сомневался: при всей ее неразумности, при всем неумении соблюдать собственную выгоду, это была в высшей степени достойная женщина.