Наталья Степановна как мел белая стала. Кулаки стиснула.

"Это что ты себе позволяешь?
– спрашивает.- Это же агитация против Советской власти!"

И повела меня в учительскую, к завучу.

Тоже конь с яйцами был. Его "Сухомлинским" учителя меж собой называли. А фамилия у него была Заваруха Виктор Аркадьевич. Он по черчению у нас был. Про города будущего любил рассказывать. Встанет посреди класса, глаза на лоб закатит и пошел соловьем петь:

"Дети! Вы - фаза человека новой формации! Вы все будете жить в городах будущего! Вы - наша надежда! Вы - лепестки подсолнуха! Вы тянетесь к свету знаний. Вы все равны…"

Слушаешь его и тошно становится. Как это понимать - все равны? Дети - не лепестки от подсолнуха. Из них взрослые вырастают- один вороной, второй воробьем. Каждый свою стаю ищет. Слабым будешь - заклюют. Сильным будешь - выживешь. А он - "лепестки"! Все у него равны. Мне - двойки ставил, а Лешке Хлебникову- пятерки. Тятька Лешкин на рыбзаводе начальником цеха работал. Заварухе селедку-дунайку носил. Бот тебе и "лепестки".

Словами что хочешь можно сказать. Любил говорить Заваруха. Себя самого любил. Сам был худой, как стручок от акации. Волосы из-за ушей на лысину начесывал. Цокает на каблуках по коридору, где окно, зеркало - в себя смотрелся. Меня увидит и на грудь мою глазом, как кот мартовский, жмурится. Вспоминать тошно.

Привела меня Наталья Степановна в учительскую, говорит:

"Вот, Виктор Аркадьевич! Полюбуйтесь на эту агитаторшу!"

Заваруха галстучек свой одернул, лысину спрятал под волосы и Наталье Степановне:

"Оставьте нас. Я с ней тэт на тэт поговорю".- На дверь оглянулся, впился глазами в грудь мою, аж слюни, гляжу, потекли. Начал со мной "тэт на тэт" разговаривать:

"Я тебе вот что скажу, Сабина. Ты замашки свои цыганские брось!"

Смотрю на него, лысину сквозь волосы вижу. Кожа на лысине шелушится. Он кремом ее мазал, думал, волосы гуще станут.

"А какие у меня замашки цыганские?
– спрашиваю.- Я на уроке не гадаю, а вам погадать могу…"

"Ладно, ладно! Оставь эти фокусы!" - И снова на дверь оглянулся.

"Что оставь?
– спрашиваю.- Что, Виктор Аркадьевич?
– А сама улыбнулась и к нему ближе подсела.- Гляньте в мои глаза,- говорю.- Я вашу душу вижу. Я знаю, о чем вы думаете. Вы сладкого хотите. Правда? Вы сладкое любите…"

Он галстучек свой ослабил, задышал, как загнанный.

"Ты, ты… Как ты со мной разговариваешь?"

"Успокойся, родной, успокойся, хороший,- я отвечаю.- В глаза мне гляди. В глаза. Не стучи копытами…"

Подхватился он, как снизу подшмаленный. Губы в нитку стянул. Злой, как черт, сделался. Дай ему кнут - по глазам стеганет - город будущего сразу увидишь. "Ты! Ты! Спасибо скажи, что у меня постановление… Иначе… С глаз… Уйди с моих глаз…"

"Ухожу, мой родной. Ухожу, мой хороший…"

Выйду. Смешно мне и грустно. Люди вы люди. Как вас легко разгадать. Без географии и черчения. В кулаке он моем, этот Виктор Аркадьевич. Боится меня. Потому что я чувствую, что он хочет. Мигнуть только, разочек мигнуть…

Но не хотела я. Нет, не хотела. Не любила я их. Смеялась. Над Мензуркой тоже смеялась. Она по химии была. Ложка души в ней. Чему ты, думаю, меня научишь? А тоже учила. В класс войдет. "Берем пробирку,- говорит,- наливаем кислоты. Выливаем. Остается белый осадок…" Ой! Горе луковое, думаю. На хлеб себе этот осадок намажь, вместо масла. А то сама ты, как из пробирки, плюнуть и то жалко: чулки перекручены, кофта такая, что я на свалке лучше видала. А глянет - и в глазах кислота. Тоже к доске меня вызывала. Таблицу повесит и голосом ржавым:

"Покажи нам, Бужор, медь, серебро и золото…"

Ищу по таблице. Черта найти легче, чем золото. Оно не в таблице, а у людей на пальцах, в ушах, в сундуках.

"Не знаю я, где искать!" - говорю.

Мензурка вздохнет и на меня с обидой:

"Ты почему к занятиям не готовишься, Бужор?"

"Да зачем готовиться?
– отвечаю.- Все равно это золото из таблицы в карман не положишь…"

Весь класс - гы-гы-гы! А Мензурка свое.

"Олечка! Иди покажи ей!"

Тоже была любимица у нее - Олька Елская, Фоки мясника дочка. Под партой пирожки прятала. Выйдет к доске - щеки в масле. Указку возьмет. А Мензурка ее руку - раз!
– ив нужную клеточку.

"Все правильно, Олечка! Аурум - золото. Садись. Пять…"

"За что вы ей пятерку поставили?
– спрашиваю.- Я все видела: вы указку ей в клетку толкнули!"

"Садись, садись, Бужор!
– Мензурка мне как ни в чем не бывало.- Готовиться лучше надо…"

"Готовься сама! Может, чулки себе купишь на это золото из таблицы…"

Надулась, гляжу, как индюшка старая.

"Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты с учителем разговариваешь!"

"А что? Неправду сказала? Думаешь, я не знаю, почему ты пятерку Ольке поставила? Боишься, что Фока мяса тебе не оставит. И Яшке Вайсману тоже пятерки ставишь, А он без тетрадок пришел. А ставишь, ставишь! Его тятька зубы твои на ремонт взял. Открой рот! Открой! Покажи свои зубы!"