"А больше ты ничего не любишь?
– спрашиваю.- Я работать пришла…"

Он еще больше обрадовался:

"Какой сюрприз! Давай паспорт",

"Паспорта нет…"

"Ладно. Свидетельство о рождении принесешь. Оформим, А пока иди в ночь…- И губы свои облизал: -В виде исключения…"

Я пошла в ночь. Тяжело было. А платили мало. Сталины поменялись на Хрущевы. На две недели их не хватало. Я на вокзале могла бы за час больше взять, чем на пекарне за месяц. Но не хотелось мне на вокзал идти. Душа моя, та, что к сердцу поближе, меня не пускала. Мне до весны дожить надо было. Я нервы свои сохранить хотела. Буду работать, себе говорю. И работала.

Хлеб только запах приятный имеет. А выпекать его - руки отвалятся. Я поддоны тягала, формы тягала. Жарко было. Дотерплю до весны, думала. В Одессу поеду. Я еще молодая рвать свои жилы. Одна я там и была молодая. Все, кто работал со мной, давно уже в жизни своей, как с ярмарки, домой возвращались. Со мной в смене двое было таких. Ветеран и тетя Паша Гречиха. Я их терпеть не могла. Паша все время спала. Минута свободная, легла в закутке и мешком накрылась. А Ветеран - тот не спал, языком чесал. И все пустое. Послушаешь - снег во дворе, а у него кони траву едят. Любил языком чесать. Формы с тестом на "градус" в печку положим, он сядет на стульчик и начнет вспоминать, как он в войну пекарем воевал. Не война - ярмарка. В Венгрии он мадьярок щупал. В Румынии - вино пил ведрами. А из Австрии пальто на обезьянНем меху привез и часы золотые…

Я не слушала. Сидела в сторонке, в окно глядела. Ветеран не давал покоя.

"Что приуныла, Сабина?
– спрашивал.- Ты не падай духом - падай брюхом!" - И гы-гы-гы!

Я не стерпела.

"Что скалишься, конь старый?"

Ветеран Пашу Гречиху в бок толкал.

"Слышь, Папгуня? А я еще, конь! Да-а-а! Борозды не попорчу при случае…" - И снова - гы-гы-гы!

Паша Гречиха отмахивалась:

"Сиди-и-и! Конь! Мерин ты актированный. Что под ухом гудишь? Чуешь, горелым тянет?"

"Сожрут и горелый!-посмеивался Ветеран.- Помню, в Австрии…"

Но мы не слушали. Мы с тетей Пашей "амбразуру" откроем - точно, горелым тянет.

"Ты куда смотрел? Куда?" - тетя Паша кричала.

А Ветерану было хоть бы что.

"Не горюй, Пашуня! Ночная выпечка - не калач с маком. Поставим ее раком…- И мне подмигивал.- Верно я говорю, Сабина?"

"Отстань от меня, языкатый!"

"Не обижайсь, красотуля! Жизнь на свете скука, а без слова мука. Ты погадай мне лучше. Что меня в жизни ждет?"

"Тюрьма тебя ждет!"

Ветеран уже не шутил, обижался,

"Ты не каркай, не каркай!"

"А что мне каркать?
– я ему говорю.- Ты сколько масла до хаты своей унес?"

"Кто унес? Ты видала?"

"Видала. Что испугался? Не бойсь, никому не скажу…"

Кому говорить?

Я думала раньше - на пекарне только мука и дрожжи, ну соль еще. А там все, что голодному не приснится, было. Масло было, орехи грецкие, орехи маленькие, сироп спиртовый в стеклянных банках стоял, яйца, изюм, мак рассыпной, сахар - все было. И все это добро они по хатам своим тянули. Как куры при мельнице жили. И Ветеран, и Паша Гречиха, и Два Степана. Я даже не знала, что гажё могут такими быть. Я про себя думала, я о всех нас, щявале, думала. Все нас за воров считают. Пусть так считают. Мы воровали, и я воровала. Но я всегда знала, что я ворую. Меня с детства мачеха воровать научила. Я украду. Пусть поймают меня. Я отпираться не буду. А они крали - не сознавались. Они на доске висели. Ветеран, Паша Гречиха, Под стеклом висели. "Победители соревнования" - было написано на доске сверху. А снизу: "Ветераны труда". За рупь двадцать не купишь их. Собрания очень любили. Ветеран на пиджак медали цеплял. За Венгрию, где он мадьярок щупал. За Румынию, где он вино ведрами пил, и Австрию, откуда пальто и часы золотые привез. Два Степана тоже пиджак с галстуком надевал. Сидел за столом, шеей вертел. И их рядом с собой сажал. "Проголосуем, товарищи, за наш актив,- говорил, и Ветерану по имени-отчеству: - Слово имеет Семен Петрович…"

Ветеран вставал и начинал читать по бумажке чужим голосом:

"Я предлагаю, товарищи, взять повышенные обязательства! Наша продукция всегда на столе у народа! Приложим усилия, чтобы она была в лучшем виде…"

Ага! В лучшем… Знал бы народ, что у него на столе. Хоть в простом хлебе, хоть в сдобной выпечке. Мы вертуты 13 пекли, булочки тоже пекли, и никто из народа с проверкой не приходил. Только начальники иногда. Два Степана их сиропом спиртовым поил. Они в цех даже не заходили. А в цеху на стене цифры висели: сколько масла положено в тесто, сколько яиц. Я цифры запомнила. На чан двадцать килограмм масла надо было положить. А они и пять не клали.

Смена начнется, Паша Гречиха говорит Ветерану:

"Петрович! Надо процентовку закладывать…"

Ветеран масла ящик в цех принесет. Вместе с Пашей на куски проволокой это масло нарежут - кусок в чан, по два куска себе.

"Сабина! Давай формы неси!.." - кричит Ветеран. А сам на двери поглядывает. Знал по часам, когда Два Степана должен прийти.

Приходил.

"Добрый вечер, товарищи. Как у вас с процентовкой?"

"В норме, Степан Степанович! Мы пекаря фронтовые",- хвастался Ветеран. А сам уже мешком пустым свою сумку обкутал и сверху уселся.

"В норме, значит?
– переспрашивал Два Степана.- Проверим.- На палец тесто возьмет, на язык попробует, губы сморщит.- Да-а, норма соблюдена…" И пошел на свой склад себе "процентовку" резать. Сумка у него была, как два чемодана. Набьет полную и несет в свой "Москвич". Багажник закроет, а до дому до хаты не ехал. Ночь, день - на пекарне пасся. Паша Гречиха его жалела.

"Вы б отдохнули, Степан Степанович…"

"Нет, Паша!
– вздыхал Два Степана.- Не могу. Домой приду, лягу спать, а сердце мое тут, с вами…"